Рабочий

Если я в цех приду в соломенном плаще и в соломен-ной шляпе, то меня сожгут вместе с плащом и шляпой, по-тому что — удобно, оттого, что солома прекрасно горит.

Знал бы, где подожгут — соломки бы постелил.

Спору нет, скомпрометировал я тебя, Лёха, однако до суда дело не дойдет из-за твоих излишеств и острот, как у Петрушки.

Петрушку деревянного в балагане бьют, а ему — всё нипочем; нос у Петрушки длинный, красный, неприлич-ный, но выживает Петрушка и носом трясет после побоев.

Но как я всё это понимаю в конце смены?

Не ошибаюсь ли в расчетах, когда провожу ревизию на складе?

На что намекала ты, Анастасия, когда говорила, что у тебя расстегнулся лифчик?

Действительно ли повара приготовят сегодня котле-ты из рыбы, а не из картошки с ароматизатором рыбы?

И кто я по жизни, а имя моё настоящее какое?

Раньше имена настоящие знали только отец и сын, а теперь настоящими именами в ведомостях расписываемся, словно гулящие мужики с острова Борнео.

Кошмар! Ужас! Ужас!!!

Ждете ли вы от меня новые тапочки в раздевалку?

Как работать, чтобы станок не сгорел, и в цехе не произошла катастрофа? — Сергей Георгиевич замолчал, многозначительно погрозил Лёхе пальцем, словно отгонял привидение.

Настюха с победой взглянула на Лёху «Вот как Сер-гей Георгиевич отшил тебя, поставил на место, Лёха!».

Она взяла Сергея Георгиевич под локоток, пошла от станка и от Лёхи, уходила в заводскую легенду.

Лёха постучал по электрошкафу — не выскочит ли крыса:

— Во как!

В профилактории, во как

В пятницу вечером загрузились в автобус и поехали в заводской профилакторий «Звезда» на отдых и укрепление здоровья!

Лёху штормило — слишком много и быстро пили пе-ред автобусом, да на голодный желудок, без закуски, после рабочего дня — так капитан «Титаника» пил на брудершафт с пиратом.

Лёха занял выгодное место у окна, рюкзак поставил между ног и посмотрел в окно: «ОГОГО! Впереди два дня отдыха и две ночи Крестоносные!

Красотища! Музыка, разговоры с правильными кол-легами, бабы с красными лицами свои в доску!

Бухла — море Иерусалимское, потому что теплое и соленое!»

В глаза плеснуло теплое море, Лёха представил, что он на необитаемом острове, но остров необитаемый нахо-дится в лесной зоне около профилактория, недалеко от по-ля с турнепсом.

Вокруг зима, холод, турнепсы и охотники с заинде-вевшими борзыми собаками, а у Лёхи на острове — станки и туземки, туземки и щетки-сметки.

Туземки похожи на Елену, Настюху, Верунчика, Лёльку, Зинку и других заводских баб, словно им лица нарисовали химическим карандашом.

Лёха посмотрел на рюкзак, на туристические ботин-ки: рабочие, но и к туризму приспособлены — ни яд их не возьмет, ни гвоздь, ни кислота.

На необитаемом острове с туземками ботинки не нужны, но и не помешают — вдруг, тарантулы со змеями накинутся?

Руку под тростниковую юбку туземке, а в ногу змея жалит?

Нет, лучше в ботинках, как по горной местности на танке.

Необитаемый остров — прекрасно, на нем можно и год прожить без войны и без хлеба с корочкой.

Но кто тогда за станок встанет?

Без станка жизнь Лёхе не мила, и не нужны туземки, если они со щеткой-сметкой не справятся.

Подметают ли туземцы полы в хижинах?

Если подметают, то — зачем? Полы-то земляные, а землю с земли не снимают — смысла нет, как нет смысла в головомойках перед бурей.

Но, если не подметают, то грязь, мусор веками утрамбовываются, и нет интереса ходить, а особенно — па-дать после пьянки на замызганную землю, куда справляли нужду поколения туземцев.

Ладно бы — туземок, но туземцы, мужики — слишком уж подло, западло.

Пока Лёха на острове бананы кушает, и кокосовые орехи о головы туземок разбивает, к станку нового рабоче-го подведут, что недопустимо, как водка на Люберецком конном дворе.

Как это так — станок — женщина, любимая женщина, а к ней другого, так это — измена, рога вырастут, если другой слесарь за станок встанет и поимеет его под фартуком.

Свой, рабочий парень встанет, потому что умеет, а туземец не подойдет к станку, оттого, что нет навыка работы с передними и задними бабками, даже штангенциркуль туземец не поднимет.

«Как они, папуасы, живут без профтехобразования? — Лёха удивился, смахнул с ботинка шелуху от семечек «Мартин». — На островах ни железа нет, ни прядильной промышленности, ни ткацких производств, ни химических комбинатов, ни общепита, а туземцы обуты, одеты, сыты и пляшут по ночам у костров с брагой.

Откуда они берут одежду, сталь и ботинки на каблу-ках?

Не сеют, ни пашут, а поют и пляшут.

Туземец у станка, если и проживет до конца смены, то останется без рук и без ног, как дурачок после крушения поезда.

Сам себя просверлит, высверлит, на зубы резьбу нарежет!»

Лёха засмеялся, представил папуаса в юбке и с ко-сточкой в волосах у станка с напильником в зубах.

Напильник в зубах смешно и не обидно, потому что не смеются же люди над кольцом в носу папуаса, и над напильником не посмеются, и над щеткой-сметкой — ниче-го в ней смешного нет, потому что волосы папуаски с ост-рова жесткие, как щетина щетки-сметки.