Рабочий день

Люди, что сидели в кабинете, с возрастающим интересом посматривали на того и другого; женщины начинали прыскать, прикрываясь ладошками и тетрадями. Начальник чувствовал, что становится смешным, и судорожно искал выход из положения.

Чуть позади артиста стоял невысокий мужичок в сдвинутой набекрень кепчонке, с бумажками в руке — еще на улице он объяснял Юлию, как ему найти начальника, а теперь, войдя вслед за ним в кабинет, все пытался вклиниться в разговор: «Я тут спецрейсом материалы привез — кто мне накладные подпишет?» — но разговор обострялся, и на мужичка-шофера никто не обращал внимания.

Тут-то он и понадобился начальнику.

— А ну-ка скажи, — обратился начальник к нему, показывая на артиста, — он пьян?

Мужичок снизу вверх заглянул в лицо клоуну и сказал:

— Ни в одном глазу. У шоферов на это дело глаз наметанный, лучше всяких приборов.

И тогда начальник махнул на них рукой и сказал:

— Выйдите оба!

— Но как же мне быть? — спросил артист.

— Выйдите, я сказал! — начальник хлопнул ладонью по столу. — Ходят тут всякие, цирк показывают, клоунов мне тут строят. Я планерку веду, поняли? Выйдите оба!

Шофер послушно юркнул в дверь, артист же, взявшись за ручку, грустно посмотрел на начальника и спросил:

— Вы не знаете, почему в цирке быков не бывает? Лошади бывают, медведи, слоны. Даже ослы. А быков не бывает.

— Я сейчас охрану вызову!

— Вы подумайте над этим, когда планерку кончите! — Он повернулся и вышел. Шофер в коридоре все мучился, у кого же ему подписать накладную, а Юлий вышел на улицу и повесил голову. Ему посреди всей этой неурядицы вдруг пришла мысль: а не построить ли ему на ситуации с начальником репризу? Так просто! Ну вот она, где-то рядом — блуждает в потемках, не в силах облечься в несколько простых ярких слов... Найдитесь же, эти слова, найдитесь скорей, запал пройдет!

Однако обдумать репризу ему мешала горечь. Она мутила душу, расплывалась тиной, и ему сделалось грустно и обидно.

«Боже, — думал он, — и это народ — и этот рабочий класс, и начальник... Им он должен отдавать себя, свою жизнь, которую ежедневно должен превращать в сгустки радости и смеха... Именно жизнь, потому что его работа — это его жизнь. Потому что у него нет восьмичасового рабочего дня, нет мастерской, где бы ему сделали реквизит, нет даже дома, как у них, с кухней и ванной; ни у жены, ни у сына нет не то что комнаты, а хотя бы своего привычного любимого уголка, у него самого нет места, где бы можно посидеть с друзьями за вином или кофе. Дома нет и нет друзей — только дешевые гостиницы, гостиницы, гостиницы, с запахом табачного дыма и сбежавших щей, и бездна приятелей, с которыми учился или работал на манежах или жил в этих гостиницах, и нельзя ни вина, ни кофе, потому что он должен жить для своего искусства, потому что вечером он должен показывать его вот такому рабочему и такому начальнику, а через два месяца — точно таким же в Свердловске, а через четыре — в Воронеже, а через шесть — в Кишиневе, а через пять или десять лет круг снова приведет его сюда, и все время он должен думать, чтоб его искусство от времени не стало ремеслом...

Так он стоял и думал посреди двора, когда услышал рядом женский голос:

— Вы правда из цирка?

Женщина была средних лет, миловидная и улыбчивая.

— Правда, — ответил он, подняв голову, и вспомнил: она сидела на планерке сбоку, у стены, и первая прыснула в тетрадку.

— Вам, правда, надо деревянное яйцо?

— Увы, тоже правда, — меланхолично ответил он.

— Пойдемте со мной.

— Видно, что вы неопытный, — продолжала она. — Надо знать, к кому обращаться. К начальству бесполезно, — им всегда некогда. Я, когда мне что надо, — к секретарю, к кассирше, к профоргу. Они люди маленькие, а толку больше — от них тоже иногда кое-что зависит. Начальники-то ведь только приказывают, а делают маленькие люди. Но главное — не забыть их доброты, самой при случае доброе дело сделать. Я не забываю: что от меня зависит — всегда сделаю. На этом мир стоит. Вам, конечно, заботы маленьких людей — скучные, вы артист, а нашей сестре жить надо с детьми да с оболтусами мужьями, вот и учишься...

Они пришли в другой цех; там тоже стояли станки, было много стружки и опилок, и все кругом гудело и работало. Они прошли мимо одного, другого станка и остановились возле третьего. Женщина подошла к работающему на нем высокому светловолосому парню и заговорила с ним. Юлий слышал.

— Витя! Послушай, Витя! Тут вот товарищ из цирка, короче, клоун — говорит, ему надо сделать яйцо для фокусов, вроде как страусиное. Сделай, а?

Светловолосый Витя оглянулся и пощупал взглядом клоуна, оценивая на глаз, не разыгрывают ли его. Сказал отчетливо, чтоб и артист слышал:

— Раз надо, что ж.

— Ну, Ви-итя! — пропела женщина, взяла его под руку и подвела к артисту.

— Вам, говорите, яйцо надо? — спросил Витя, вытирая руки о спецовку. — Давайте размеры.

— Вот такое примерно, — Юлий сложил пальцы и показал.