Рабочий

Женщины быстро обсыхают, как флаги на кораблях. — Лёха задумался, даже приложил руки ко лбу, тер виски в поисках ответа на вопрос: «Нужна ли голая виолончелист-ка в заводской душевой?», но спохватился и снова при-крыл стыд и срам руками: — Нет! Баба с виолончелью — не по-рабочему, не по-заводски, всё равно, что корову приве-дем в цех.

Корова полезная, от неё молоко, но и корова вредна для рабочей атмосферы.

Суровые наши лица, щетки-сметки, станки, грохот, швеллеры, салазки, маховики, солидол — разве это совме-стимо с голой виолончелисткой?»

Лёха в досаде на себя за то, что допустил мысль о ви-олончелистке в душевой, отвернулся от Елены «Когда же она уйдет по своим делам, невеста?», колупал пальцем ды-рочку в кафеле, словно просеивал золотоносную руду.

Он вспомнил, как много лет назад на него смотрела девочка в нескучном Саду, где летают мухи и под кустами валяются окурки.

Лёха молодой, смелый наслаждался природой и надеялся, что из кустов вылетит фея, которая наметит жизнь в волшебное русло реки Амударьи.

Река Амударья притягивала Лёху загадочностью и далью, будто Луна упала с неба и убегает от Лёхи на ко-ротких тонких ножках.

Фея из кустов не вылетела, но вышла девушка с пронзительно голубыми глазами цвета молодой бирюзы.

В музеях бирюза старая, ощупанная, окислившаяся, а в глазах девушки — молодая, словно бирюзу протерли ка-меной тряпкой с серной кислотой.

Девушка встала перед Лёхой и смотрела ему в глаза, как и Елена сейчас смотрит, будто вынимает душу и под-писывает свадебный контракт.

Лёха стушевался в Нескучном Саду, разволновался — никогда раньше его девушки так явно не кадрили, словно он не юноша, а — разносчик обувного клея.

Но он нашел в себе смелость, собрал со дна души храбрость и улыбнулся девушке, ясно и солнечно улыб-нулся, будто пробивал взглядом морскую волну.

Девушка не ответила на улыбку, ни один мускул на её ровном с небольшим количеством прыщей лице не ше-вельнулся.

Лёха улыбнулся шире, и его улыбка уже не та ис-кренняя, а новая, заискивающая, потому что сглупил с первой улыбкой — так школьник по ошибке выпивает вме-сто компота чернила.

Но и на широкую заискивающую улыбку девушка не ответила, словно презирала Лёху за то, что он с утра выпил две бутылки пива «Жигулевское».

Лёха не смел, волновался, не начинал разговор скле-енным языком.

Девушка тоже молчала, а затем, после пяти минут простоя, пошла влево, налетела на столб, ударилась лбом в камень и завопила дурным голосом со вставками матерных слов:

«Да помогите же, ироды, слепой девушке!

Вшивая бабка куда-то провалилась, лучше бы в ад!

Наверно, с мужиками водку хлещет, а обо мне забы-ла.

Собака-поводырь не забыла бы, а родная бабушка за-была!».

Девушка оказалась слепая, как пень в Белорусском лесу.

В душевой Лёха подумал на миг, что Елена тоже ослепла и не видит его, а кажется Елене, что стоит она по-среди цеха или на улице под дождем.

Лёха провел рукой перед глазами Елены, снимал пе-лену страха и венец безбрачия.

Женщина немедленно взорвалась, словно пузырь с перегретой водкой:

— Зачем же ты дошел до зверства, Лёха?

Рабочая жилка, заводское поведение, а руки распус-каешь, словно последний музыкант.

Ты гадость написал на кафеле? Признавайся?

Если ты, то на, стирай, — Елена сунула в руки Лёхи половую тряпку с дырками, словно её моль под водой съе-ла. Коричневая жижа брызнула на живот Лёхи: — Бес-стыдник! Голый перед женщиной красуешься, извращенец.

Веришь, что можешь хорошо со мной зажить в заго-родном твоем доме.

Не дождешься, маньяк со стажем.

Теперь я знаю, кто хлеб в заводской столовой не до-едает и кошкам и голубям скармливает, словно они лучше голодающих детей Новой Зеландии.

Лучше бы ты отравился, чем выставлял себя на позор и на посмешище в мужской душевой, когда туда вошла порядочная уборщица, труд которой ты не уважаешь.

Знаю, что написал на стенке гадость какой-то дурак, проходимец и нехристь.

На тебя сначала не подумала, но ты так долго смот-рел на меня, не стыдился своей наготы и даже мерзко хи-хикал маниакально, и я поняла — ты, ты написал «Анато-лий Маркович — гад».

Хотя Анатолию Марковичу за семьдесят перевалило, и во многие салоны эротического массажа его не пускают, но ты его мизинца на ноге не стоишь.

Дай тебе в руки молоток, так ты бы в душевой все разрушил, испоганил, а затем бы и меня убил молотком в темечко — так активисты партии зеленых убивают живоде-ров.

У каждого человека много естественных потребно-стей, а у тебя только — естественные гадости.

Что вылупил на меня зенки, вандальные?

Три стену, три, а я посмотрю на тебя сзади, какой ты герой с дырой.

Елена замахнулась на Лёху шваброй, он быстро от-вернулся и приложил тряпку к надписи, тер «Анатолий Маркович — гад» и тихо шептал, чтобы кадровичка-уборщица Елена не услышала:

— Во как! Во как! Во как!

На отдыхе в кусковском парке, во как

В воскресенье Лёха пошел на прогулку в парк куль-туры и отдыха в усадьбу Кусково.