Работа Ангела

– Да, он был трусливой, закомплексованной тварью. И так продолжалось до моих шестнадцати лет. Регулярно. Плётка и насилие. Я даже научилась отключаться. Просто отключаться. Представляешь, как меня это закалило… Но всё чаще, когда он меня насиловал, я обдумывала план мести… в деталях…

Когда мне исполнилось шестнадцать, я уже была девушкой видной. Конечно, породой я не вышла. Гены – папаши-алкоголика и мамаши из деревни. Но это научило меня правильно использовать свои недостатки и подчеркивать достоинства. У меня был высокий рост, сиськи четвёртого размера, уверенная походка, умение правильно использовать косметику. Злость и месть сделали меня целостной и крепкой. Я хотела одного – растоптать эту тварь. И для этого мне нужен был план.

В нашем городе, как в любом российском городе, были свои авторитеты и бандиты, – усмехнулась Вера. – С одним из них я и сошлась. Лютый – его кличка, как у собаки, – был такой же отчаянный и злой, как я. Но со мной он превратился в котенка. Я легко научилась им управлять. Но мне надо было торопиться. Я всё реже бывала дома, и мой опекун уже боялся меня трогать, видя моих друзей. Но там оставалась моя сестрёнка….

Я рассказала про Фёдора Игнатьевича Лютому. Он был просто в бешенстве. Он порывался сразу же пойти и пристрелить его. Но я хотела другого. Я хотела, чтобы он мучился… долго, как мама, как я эти три года регулярного насилия…

Его нашли только через год. В лесу, со следами пытки… К этому времени Лютого застрелили другие братаны. И дело замяли.

– Ты? Ты видела, как его пытают? – я в ужасе отпрянула от подруги.

– Да, – равнодушно сказала Вера. – И знаешь, что самое ужасное? Я ничего не почувствовала. НИЧЕГО… Не было удовлетворения, стыда, жалости… Ничего. Пусто. Этот гад всё во мне убил…

Мы сидели молча до самого утра… Под грузом рассказа Веры я не могла пошевелиться. Вера курила и смотрела в окно.

Потом встала, взяла сумку и ушла.

Я не видела её и ничего не слышала о ней несколько лет.

***

1941 год

Он смотрел на неё и чувствовал, что задыхается от счастья. Ему тяжело дышать, словно он вобрал в легкие всю радость мира, всю свою грядущую радость. И только острая, как удар ножа, мысль остановила этот поток вселенского счастья: «Такого больше никогда не будет. Такого больше никогда не будет! Такого больше НИКОГДА не будет!!!»

Николай зло отбросил соломку, которую крутил в руке, пока любовался, как его Ганя кормит грудью крепкого восьмимесячного Ванятку. Ганя с тревогой взглянула на мужа. Она моментально улавливала перепады его настроения. Николай подошёл к жене и сел перед ней на корточки.

– Какая же ты красивая! А глаза у тебя! Они как… – Николай оглянулся вокруг, словно ища помощь и подсказку. – Я не знаю… Сегодня утром у бабушки я вдруг разглядел её старую икону. У Божьей Матери твои глаза… – он посмотрел на сына и погладил его по голове. – Я хочу, чтобы у него были твои глаза…

– Мои глаза – глаза еврейки, и ты знаешь, что для Ванечки это плохо… – грустно сказала Ганя, беря малыша за пальчик. Тот упорно трудился над маминой грудью.

– Ерунда! Как мне надоела эта чушь! – вскочил на ноги Николай.

– Это не чушь! Тебе об этом напомнили только что, когда в партию не взяли, – грустно возразила Ганя.

Николай резко развернулся и пошёл к хате. Он слышал, как Ванечка снова заплакал. Он плохо спал всю ночь, наверное, его пугали раскаты странного грома, доносившиеся с запада. Но дождь так и не пошёл.

Николай Буленко был настоящим комсомольским вожаком. Убеждённый, цельный и верный. Работая на угольной шахте города Шахтинска, он возглавлял комсомольскую организацию и уверенно шёл вперед – к вступлению в Коммунистическую партию.. Но на последнем партийном собрании его кандидатуру отклонили. Виной всему – жена-еврейка с родственниками – врагами революции.

Николай впал в ярость, и впервые у него не нашлось аргументов.Только отчаяние от этой абсурдной причины. Он любил Ганю столько, сколько помнил себя. Они жили на одной улице, их дома стояли по соседству, их родители дружили долгие годы. Все праздники, все будни они с Ганей были вместе. И любовь к ней – чистая, абсолютная – всегда жила в нём. Нет Гани – нет Николая. Так он знал и чувствовал. Он всегда видел рядом с собой нежный взгляд Ганиных глаз, полных мудрости и странной для молодой девушки печали. Николай даже не помнил, чтобы он как-то особенно готовился сделать предложение Гане. Просто пришло время, и они стали жить вместе, законно, как полагается советской семье. Они никогда не ругались и не спорили. Просто не было необходимости. Они были единым целым, но никогда не задумывались об этом. Просто жили. Мечтали о детях, своём доме. Николай знал, что когда-нибудь станет директором шахты. Может, это и нескромно для советского человека, но он чувствовал, что в нём кипит огромная сила и энергия, он хорошо обучается и принесёт пользу Советской Родине.