Работа Ангела

– Хватит мямлить! Быстро в душ! Надень, что нравится. Я даю тебе двадцать минут. Тебе больше не надо. Всё равно не красишься и волосы не укладываешь. Ты же у нас естественная, безыскусная красота, – засмеялась она, падая в кресло.

Я стала быстро собираться, не переставая удивляться, почему вечно попадаю в такое подчинение к Вере. Я прекрасно и тихо жила без её вулканической энергии два года. Но иногда при воспоминаниях о последнем и пьяном рассказе Верки и думая о том, что та принимала участие в пытках отчима, я испытывала тошноту. Я на самом деле никогда больше не хотела видеть Веру и боялась этой встречи, но сейчас, словно попав в вихрь, который мне не подвластен, я вновь почувствовала себя «безвольной овцой».

Верка запихнула меня на сиденье огромной машины. Вела она уверенно, даже агрессивно, превышая скорость и нарушая правила. Я вжалась в сиденье, и это так и осталось впоследствии обычной моей позой в Вериной машине.

– Запомни! – вдруг резко начала Вера. – Зови меня только Никой. Запомнила? Ника!

– Почему? – еле слышно пролепетала я, борясь с тошнотой.

– Меня зовут Ника Нарышкина! Здорово, правда?!

– Да, но мне кажется… если я не ошибаюсь… фамилия твоего мужа была Нарушкин?

– Ага, была! Да сплыла! – засмеялась Вера-Ника. – Слушай, Марин, ты что, думаешь, я такую возможность упущу, чтобы из Нарушкиной не стать Нарышкиной? Конечно же, нет! Взятка паспортистке – и она ошибается в одной букве.

– А имя? Почему Ника?

– Я на самом деле Вероника. Верой меня мать звала… Но это не моё имя, правда же? У меня нет веры. Я верю только в себя, свои силу и ум, своё тело, наконец. Вот Ника, богиня победы, – это уже моё.

Мы подъехали к большому красивому дому, построенному в начале девятнадцатого века в моём любимом районе внутри Садового кольца.

– Вот, смотри, на шестом этаже, там эркер с мозаикой – это моё.

– Круто-о! – восхищенно протянула я. – Но ты же говорила, что у мужа комната в коммуналке.

– Ага, говорила. Теперь вся коммуналка переделана под мои пятикомнатные апартаменты.

– Пять комнат! На двоих! А дети есть? – затараторила я.

Вера, вернее, Ника засмеялась, приобнимая меня за плечи:

– Нет, Мышка, это всё для меня одной. Я же теперь вдова, – она комедийно всхлипнула и смахнула несуществующую слезинку.

– Как вдова? – ахнула я.

– Слушай, Мариш, не будь дурой. Ты же поняла, что я за алкаша Нарушкина только из-за прописки и его комнаты в этом доме замуж вышла. Он через год сдох, отравился палёной водкой. Я к этому времени у одной соседки комнату выкупила, у другой – сына полоумного в интернат хороший устроила и опеку взяла, она мне отписала комнату. С третьим соседом тоже проблем не было – в Люберцах теперь живёт в отдельной квартире. Был один, правда… Сам хотел всё выкупить, всё денег копил, ждал у моря погоды, а я ему все карты смешала. Тот гад никак не хотел из вредности мне комнату продавать, но тут мне повезло, и он случайно утонул…

Я вздрогнула от этих слов, но мы уже стояли у дубовых дверей Никиной квартиры.

Ника позвонила в звонок своей же квартиры, и дверь нам открыла горничная, одетая, как в кино: чёрное платье, белый фартук. Для меня это показалось уж слишком вычурно, но, рассмотрев обстановку квартиры, я поняла, что образ «французской горничной» здесь пришёлся как нельзя лучше. Нике всегда удавалось быть на грани эпатажа и безупречного вкуса… Так и от её новой квартиры складывалось впечатление, что это квартира как минимум народной артистки Большого театра. Мебель старинная, диван из карельской берёзы, дубовые резные комоды. На выкрашенных в серый цвет стенах развешаны картины в тяжелых дорогих рамах, гравюры и рисунки. Подойдя поближе, я ахнула: все рисунки и картины принадлежали кистям известных и именитых художников как минимум прошлого века.

Я удивленно оглянулась на подругу:

– Вера! А это откуда?

– Назовёшь меня Веркой ещё раз – укушу! – зашипела Ника.

– Ой, прости. Ну правда!

– Это, Мышка, тяжелый труд, особенно когда денег на самом деле на всё нет. Что-то друзья дарили, что-то находила. Вот этот Шишкин за ящик водки мне достался, – засмеялась Ника, – этот Верещагин – на спор со студентами. Я тут в одной дыре была, там заповедник и музей. Увидела эту картину – и не могу, хочу её. Директриса – нищая, старая и, к моей удаче, подслеповатая интеллигентка – ни в какую денег брать не хочет. Тогда я ей ребят из Суриковского пристроила, крышу латать, ну, как спонсорскую помощь, заодно с ними поспорила, могут ли они точную копию сделать этой картины. Короче, к концу лета все рады – у тетки крыша и картина, у меня – картина, у пацанов – ящик водки и деньжат немного.