- Потому что мне так нравится, – с усмешкой сказал Скуммель. – Я не вижу в этом ничего противоречивого. Маглы существуют для того, чтобы служить нам. И нам, волшебникам, не зазорно пользоваться вещами маглов. Так же как и американским плантаторам ничто не мешало наживаться на хлопке, который собирали предки нашего общего приятеля Коулмана.
Потрясённый, Ремус не смог ничего ответить. Вот тут он вспомнил, где и когда слышал фамилию Скуммель.
- Присаживайтесь, Ромулус, – голос профессора Слагхорна был сладким, как сахарный сироп.
- Я Ремус, профессор, – сдавленно проговорил мальчик, но он был не уверен, что Слагхорн его расслышал. Тот уже повернулся к своему соседу, высокому и красивому мулату в фиолетовой мантии, и о чём-то разговаривал с ним. Ремус еле слышно вздохнул и, словно утопающий за соломинку, схватился за бутылку со сливочным пивом. Потягивая напиток, он время от времени посматривал на Слагхорна. Похоже, профессор увлечён беседой. Надо бы улучить момент и сбежать отсюда. Но как раз в тот момент, когда он уже собрался тихонько встать и уйти, профессор внезапно обернулся и взял его за руку:
- Ромулус, познакомьтесь. Это мой бывший ученик, Джуд Коулман.
- Здрасьте, – уныло сказал Ремус. Коулман пожал ему руку, на секунду задержав её в своей твёрдой узкой ладони.
- Один из лучших моих учеников, – с нежностью произнёс Слагхорн. – Жаль, Ромулус…
- Ремус.
- Да-да, конечно… Жаль, что ваша подруга, мисс Эванс, не смогла сегодня прийти. Уж она бы нашла общий язык с Джудом. Один талант – хорошо, а два – лучше, ха-ха-ха…
- Вы слишком сильно льстите мне, профессор, – сухо улыбнувшись, сказал Коулман.
- Нет, – Слагхорн наконец-то отпустил Ремуса и вцепился в Джуда. – Я всегда говорил: вы бы получили высочайший Ж.А.Б.А., если бы не та заварушка со Скуммелем…
И Ремус увидел, как гладкая коричневая кожа Джуда посерела, а улыбка стала натянутой.
- Что, вспомнил? – мягко спросил Скуммель. – Твой приятель неплохо испортил мне рождественские каникулы… да и пасхальные… да что уж говорить, и летние.
Ремус внезапно ощутил любопытство. Неужели сейчас Эйнар Скуммель расскажет, почему Джуд Коулман вызвал его на дуэль? Расскажет, что Джуд сделал с ним? Несколько секунд ему казалось, что Скуммель вот-вот заговорит. Но он лишь вздохнул и провёл рукой по светлым волосам. А потом снова нажал на газ.
Город остался позади, но рёв бури всё не стихал. Дворники на лобовом стекле бесполезно метались туда-сюда, ветер швырял в машину одну горсть воды за другой. Словно не замечая этого, Скуммель прибавил громкость радио.
Ремус откинулся на спинку кресла, вызвав новый укол боли в связанных руках, и прикрыл глаза, надеясь, что полёт окончится благополучно. Он не раз летал на мотоцикле Сириуса, выше и быстрее, чем сейчас, и иногда погода была ещё хуже. Но он никогда не боялся. Потому что Сириус был с ним.
Вдруг его пронзила дрожь. Не от холода и тревоги. Нет – просто на радио заиграла новая песня. С первой секунды он узнал эти неторопливые задумчивые аккорды. И тут он полностью сдался. Чёрт с ним. Если его глупая голова хочет думать о Сириусе – пусть. Он не может не думать о нём сейчас. Только не сейчас.
В начале августа он получил короткую записку. «Вечером приду к тебе. Тебе нужно это услышать».
Он сам не знал, чего ждёт от этой встречи. Очередного давящего, тяжёлого вечера, когда они оба молчат о том, что волнует их обоих? Или окончательного разговора, пусть мучительного, но необходимого? Что ему нужно услышать? Ремус старался вести себя спокойно: навёл порядок в комнате, купил угощение. Не забыл даже про колу, которую так любил Сириус. И всё-таки его сердце чуть не остановилось от волнения, когда со двора донёсся знакомый рёв мотоцикла.
Сириус вошёл, как всегда, без стука. Коротко улыбнулся в ответ на робкую улыбку Ремуса. Небрежно швырнул на вешалку кожаную куртку и гораздо осторожнее опустил на стол новенькую виниловую пластинку:
- Вот, погляди.
Ремус склонился над пластинкой. «Queen» и Дэвид Боуи. «Under Pressure».
- Так вот что ты имел в виду, – растерянно произнёс он. Сириус кивнул:
- В Лондоне эта песня звучит повсюду. Послушай, она… невероятная. Услышишь, сам поймёшь.
И они пили чай и слушали «Under Pressure». Сириус был прав: она была невероятная. Ремус сидел молча, поражённый силой двух мужских голосов и светлой печалью слов. Казалось, что эта песня выразила всё, что мучило и его, и многих других: безумие и горечь, разорванную на части любовь и давление, давление, давление на всех людях, и, спасаясь от него, люди выбегают на улицы…
- Классно, да? – спросил Сириус, когда песня закончилась.
- Классно. Поставь снова.
Когда песня пошла по второму кругу, Сириус поставил их чашки на стол и взял Ремуса за руки.
- Послушай, – сказал он, – нам надо поговорить.