– Послушай, что пишут о тебе сегодняшние газеты, – прервал молчание Лев. – «Поскольку музыка для него – не только воплощение красоты, не только обращение к чувству и не только развлечение, но и выражение истины, он относится к своему труду как к воплощению этой реальности, без компромиссов с дешевыми вкусами, без заманчивой манерности любого рода…» А вот из другой рецензии: «Он не подпускает музыку к себе на расстояние ближе, чем считает это допустимым; он с ней всегда, во всех случаях на «вы»». Или вот еще: «Вновь поразило мастерство молодого музыканта, после исполнения Эмил… – Они называют тебя Эмил. У них же нет мягкого знака. – …после исполнения Прокофьева. Уже сама его уверенная техника способна доставить художественное удовольствие. И мощные октавы, и «богатырские» скачки, и будто совершенно невесомые пассажи piano…» Ха-ха, неплохо, Эмиль. Если и последний тур пройдет так же, мы победим.
– Ага.
– За каждым великим человеком стоит кто-то, кто выпестовал эту личность, тот, кто заботился, продвигал вперед. Связи, отношения, репутация… Кто-то должен делать это для тебя. Тебе крупно повезло со мной. Надеюсь, ты это осознаешь?
– Конечно. У тебя далеко партитура «Теллуры»?
Лев отложил газеты, вынул из портфеля папку и протянул ее мальчику.
– И ручку, если можно…
Гроссман дал Эмилю шариковую ручку. Тот открыл ноты, зачеркнул имя Яна и вписал вместо него: «Лев Гроссман». Лев от волнения расстегнул пуговицу на воротнике рубашки.
– А Ян как же?
– Мы скажем, что он пытался присвоить твою работу. Как тебе?
– У меня просто нет слов, – разволновался Лев. – Ты правда сделаешь это?
– После сегодняшнего выступления это уже будет не так важно. Твое авторство засвидетельствуют публично. Оспорить это сможет только Ян, но его ищут все и вся. Как думаешь, станет он рисковать жизнью, чтобы заявить о себе?
– Ну…
– И потом, кому поверят – ему или тебе? Преступнику или уважаемому человеку?
Лев глубоко задумался.
– Трансляции первых двух туров посмотрели более десяти миллионов человек. На конкурсе собрались лучшие специалисты со всего мира. И сегодня все эти люди услышат «Теллуру». Композитор – Лев Гроссман, – настраивал наставника Эмиль.
– Ты вот сейчас говоришь, и я понимаю, что да, да, пожалуй, это хорошая идея. Это интересно, да? – суетился Лев.
– Конечно.
– Солидно.
– Все, как мы любим.
– Да. Я согласен. Да. Да. И еще раз да!
– По рукам.
Времянкин зажмурился, а когда открыл глаза, он был уже в небольшой гримерной. Мальчик сидел перед зеркалом и пил кофе. За его спиной Гроссман раскладывал какие-то бумаги на диванчике у стены.
– А кофе здесь хороший, – заметил Эмиль. – В этой реальности всегда вкусный кофе.
– Что? О чем ты, Эмиль? – не отвлекаясь от бумаг, спросил Лев.
– Да так… Не бери в голову.
Лев подошел к двери.
– Я пойду встречусь с организаторами, сообщу, что у нас некоторые изменения… Ну… Как мы говорили с тобой… Чтобы Яна вжух… – Лев чиркнул в воздухе невидимую полоску. – И меня, значит, туда… Бжик. Вместо него.
– Конечно, – спокойно ответил Эмиль.
Лев открыл дверь и тут же получил удар кулаком по лицу. Он отлетел к стене и рухнул на пол. В комнату вошел амбал из Сумы, следом за ним Ян. Замыкала тройку женщина. Она закрыла за собой дверь. Эмиль даже не шелохнулся.
– Подними его, – приказал Ян амбалу, глядя на стонущего Льва.
Здоровяк обхватил ладонью шею Гроссмана и поднял его, как будто он ничего не весил. Ноги Льва болтались в полуметре от пола. Он кряхтел и хватался руками за сжатые пальцы громилы. Ян подошел ближе и уставился на Льва.
– Хотел посмотреть тебе в глаза прежде, чем ты сдохнешь, гадина.
Из клетчатой брючины Льва по лакированной туфле на пол побежала струйка мочи. Ян заметил это и отступил на шаг.
– Кончай его, – приказал он амбалу.
Тот сдавил ладонь – раздался хруст, и Лев тут же обмяк. Мужчина разжал руку, и труп с грохотом упал прямо в свежую лужу. Ян подошел к Эмилю и присел на край стола.
– Это из-за тебя! Ты понял? – прикрикнул Ян.
– Да… Пришлось пожертвовать фигурой, чтобы ты появился.
Ян снял кепку с головы. Пересаженные волосы уже прижились и заметно отросли.
– Что у тебя с рукой? – спросил Эмиль, заметив неподвижность в левой кисти Яна, одетой в кожаную перчатку.
– Не знаю. Что-то случилось. Я не понял…
Ян осторожно стянул с руки перчатку и обнажил засохшую почерневшую кисть.
– Что это?
– Рука отсохла. Вот что это… – раздраженно ответил Ян и постучал по руке, как по деревяшке. – Кажется, тромб перекрыл доступ крови. Не одно, так другое…
– Теперь у тебя проблемы не только с вечностью, но и с конечностью. Сочувствую.
– Пошел ты! Сочувствует он.
– Где Таня, Ян?
– Где надо. В укромном месте. Сыграешь «Теллуру» под моим авторством – и тогда получишь свою Таню.
– Обещаешь?
– Да, да. Обещаю.
– Уговор.