Работорговцы. Русь измочаленная

Юрий Гаврюченков Работорговцы. Русь измочаленная

Давайте нам оружия побольше, да так кулаков трахнем, чтобы, как говорится, душа из них вон.

Фильм «Ленин в 1918 году»

Глава первая, Сидящие у костра похватались за оружие, когда старый Щавель вскочил, целясь из лука в темноту

в которой появляется бард и развлекает путников за скудный ужин

– Не стреляйте! – голос с дороги был необычный, глубокий приятный баритон. – Я один.

– Подойди, – приказал Щавель. – Держи руки на виду.

Под ногами затрещали ветки. Идущий старался ступать шумно, чувствуя за собой «косяк». В отблеске пламени появился одутловатый мужчина, бородатый, рыхлый, с покатыми плечами, над которыми горбом высился необычного вида сидор.

– Ты очень тихо шёл по дороге, – проворчал Михан. – Винись, дурак. Другорядь поймаешь стрелу.

– У меня сапоги мягкие, – примирительным тоном оправдывался гость. – Мужики, я бард, иду в Новгород и могу развлечь вас балладой.

– Присаживайся, четвёртым будешь, – Щавель опустил лук, убрал стрелу в колчан, сел, скрестив ноги, положил колчан на траву подле налуча, а лук поверх и замер, бесстрастно уставившись на пришельца. – Раздели с нами ужин и покажи своё кунг-фу.

Жёлудь, его сын, на голову выше отца и шире в плечах, уложился не так споро. В сноровке молодца чувствовалась сила, но не было стремительности и ловкости, что прибывает с опытом и лишь к седым волосам.

– Седай, незваный, – Михан опустился на бревно, пристроив палицу под рукой. Щит и оба дротика подтянул поближе, чтобы пришелец не мог до них достать.

Бард распрягся. Длинный кожаный сидор хранил драгоценные гусли красивого янтарного дерева.

– Тебя звать как? – спросил Михан.

– Филипп, – Бард устроился между отцом и сыном, уложил гусли на колени.

– «Солнышко лесное» только не вздумай петь, – предупредил Жёлудь. – От его Михана сразу пучит, а потом он начинает мощно пердеть и бегает по лесу кругами, роняя добро.

– Не слушай его, он дурак, – возразил Михан.

– Развлеки нас балладою, – смиренно, словно всю жизнь лил воду в сухой песок, обронил Щавель. При том молодые враз осеклись.

Бард профессионально улыбнулся, тронул струны. Звук придал ему сил. Плечи распрямились, взгляд оторвался от котла, в котором булькало вечернее варево.

– Я расскажу вам историю, достойную храбрых мужей, имеющую в себе мораль, полезную и молодым, и мудрым.

– Про Конана? – спросил Жёлудь и замер с открытым ртом.

– Песнь из эпоса о Плешивом Драконе, повелителе пчёл и пчелиных жилищ, силу которому давала река с именем женщины. Это история отважной девы-воительницы Фанни Каплан, сразившей Плешивого Дракона. Она вступила с ним в бой принародно и нанесла несмертельную рану. Деву схватили подручные Дракона и казнили, а тело сожгли. Плешивый Дракон удалился залечивать раны в страну Маленьких Гор. Он утратил могущество и власть, силы оставили его. Через несколько лет он испустил дух, тоскливо воя. Вот о чём я поведать хочу, о отважные! О храбрости девы, коварно ударившей в спину, но зрением слабой.

– Валяй! – подзадорил Михан и запустил деревянную лжицу в котёл. Испробовал и кивнул спутникам. – Готово.

Под песнь неслабо похавали, глотая разварную солонину почти не жуя. Каждый откушал треть, а барду заслали вяленого карася и пару печёных картофелин, уцелевших с обеда.

Ночь Щавель провёл в дремоте вполглаза, обнимая ладонью костяную рукоятку ножа.

Поднялись чуть свет. Завтракать собирались в пути. Бард никуда не торопился и развёл костёр.

– Канайте с миром, – изысканно напутствовал деятель искусства. – Желаю счастливой дороги, воины. Хрен на вас и на ваши жилища!

– И ты отсоси не нагибаясь, – пожелал ему Щавель.

Глава вторая,

в которой к отряду присоединяется целитель, лечащий солью, а все воины получают по заслугам своим экспириенс

– Надо было отойти дальше от дороги, – сказал Жёлудь.

– Шарятся по ночам черти всякие, – буркнул Михан. – Да всё равно бы огонь увидел.

– Были бы разбойники, положили бы с трёх стрел. Мы у костра как на ладони, – разъяснил Щавель. – Они бы нас видели, а мы их нет.

– Но ты же его услышал, – сказал Михан. – Ты и разбойников услыхал бы.

– А если бы я спал?

Малый полез за словом в карман. Непыльная, некузявая дорога змеилась промеж деревьев, и шлось по ней ни шатко ни валко.

– Далеко до тракта? – шарил-шарил в кармане и наконец выудил он.

– После обеда выйдём, – сказал Щавель.

– А чего это бард ночью шёл, а, батя? – спросил Жёлудь.

– Смотри, дурак-дурак, а умный, – вставил Михан.

– А ты засранец.