Работорговцы. Русь измочаленная

Узилище союзницы прадо располагалось в священной рощице вековых берёз и осталось бы при других условиях незамеченным, если бы настырный гид не привёл к самому порогу. Приземистый склеп из дикого камня давно порос мхом, но крашеная кованая оградка, которой он был обнесён, указывала, что объект находится под охраной государства.

– Дело верное, ребята, – страстно уверял Филипп, – сработаем быстро, никто не заметит. Зайдём, выйдем, закроем, будто всё так и было. Погребли Бандурину с её аксессуарами, однако столь в ней оказалось эффективности, что показываются эти сокровища только раз в году. Эта ночь – сегодня. Никому ещё не удавалось их взять, потому что редки на свете сведущие люди и страшно далеки они от народа. Я сам прознал секрет сравнительно недавно от одного дряхлого деда из Померани. Сам он уже на ладан дышит, слишком стар для похода за сокровищами. Я пил и пел, как заведённый, и так уважил почтенного балладами, что он расчувствовался и поведал мне тайну.

– Нас-то зачем позвал? – резонно вопросил Михан.

– Одному не справиться, надо плиты тяжёлые ворочать, – признался Филипп. – И с вами проще, чем с ратниками. Вы парни молодые, службой в дружине не испорченные, так что найденное не отберёте. Поделим между собой поровну. Если вы бахвалиться не начнёте, никто и не прознает. Вещей у Даздрапермы Бандуриной немного, лишь то, что она несла. Трое спокойно спрячут на себе. Ну, вперёд, на дело?

От речей таких, сказанных подле укрывища, парни пришли в смущение. Неловко было отказываться, вроде как получалось, что обманули доверие.

– Была не была! – отважился охочий до приключений Михан, у которого ростовщические закрома разожгли молодецкую алчность до всего и вся. – Идёшь, мой кислый друг?

– Иду. – Жёлудь хотел только одного, чтобы Михан отгнил с расспросами о походе на больничку. Молодой лучник страсть как боялся проболтаться о спрятанном там золоте.

Железная дверь была заперта на висячий замок, но Филипп, повозившись, отпер его. Парни сошли в гробницу, принюхиваясь к сырости изъеденного мхом камня и, к своему удивлению, не обнаруживая намёка на могильный тлен. Лестница была короткой. Пол располагался примерно на половине роста ниже уровня земли, само же помещение оказалось размером как поставленные бок о бок четыре телеги. В центре стояла низенькая каменная домовина – аккурат, чтобы поместить в неё невысокого толстого человека.

– Цела-целёхонька, – бард озарил мятущимся светом гробницу, изучил и остался доволен. – Пора начинать.

Крышка гранитного саркофага была закреплена по углам глубоко ввинченными бронзовыми болтами. Шляпка одного осталась залита сургучом, но с остальных чьи-то шаловливые рученьки успели сбить пломбы. По лужицам сургуча заметно было, что сбивали и подновляли пломбы не единожды. Бард выудил из-за пазухи отвёртку и начал орудовать, пыхтя от натуги, – за долгие годы резьба прикипела. Время шло, прилепленная к крышке свеча таяла.

– Есть! – Филипп выкрутил винт с палец толщиной и длиною в локоть. – Давай-ка ты.

Михан поплевал на ладони и азартно приступил к работе. Бард выудил из кармана пяток слипшихся огарков, где-то по случаю скоммуниженных, пересадил на них огонёк догоревшей свечи, прилепил к саркофагу.

– Со всей заботой о трудящихся, – голос его в тесной гробнице звучал глухо. – Даёшь встречный план, предусматривающий высокие показатели и более короткие сроки выполнения!

– Пятилетку за три года согласно соцобязательствам, в рот те ноги! – прокряхтел Михан.

– Ого, – после паузы кивнул деятель искусства. – Это где ты так научился?

– У эльфов наслушался. Я из Тихвина, – ответил молодец и положил тяжёлый болт на усыпальницу Бандуриной.

– Ах да, забыл, совсем от пьянок мозги сгнили, – привычной скороговоркой отболтался бард.

Последний винт достался Жёлудю. Он сбил четвёртую печать с узилища самого прошаренного манагера Москвы и легко справился с задачей.

* * *

Атаку едва не проспали. Дремавший за столом трапезной Щавель вскинул голову и ясным голосом сказал:

– Лузга, посмотри, кто там шастает.

Лузга тоже спал вполглаза и потому сразу отправился выполнять приказание. Он был на пороге, когда Щавеля будто кипятком окатило, такая прошла по телу горячая волна. Он выдернул из чехла лук, вскочил и заорал:

– Падай, Лузга, падай!

Лузга, который уже отворил входную дверь, замешкался. Стрела пролетела у него над плечом, щёлкнув оперением по мочке. Рослая фигура, возникшая из темноты, пошатнулась и отступила обратно во мрак.

– Падай! – снова крикнул Щавель, прилаживая другую стрелу.

Дружинники повскакали, схватились за оружие. Сверчок мгновенно оценил обстановку.

– Скворец, Храп – на дверь. Фёдор, прикрой проход с кухни. Карп, двигай столы, окна закрывай!

Лузга не упал, а отскочил за притолоку, тем и спасся. С улицы грохнули три выстрела, вылетело стекло, десятник Фёдор повалился, сражённый в спину.

– Гаси огни! – гаркнул Сверчок. – Они на свет целятся!

Щавель ринулся к окну, сбивая по пути лампы, до которых мог дотянуться. Обозники Карпа ставили на попа тяжеленные обеденные столы из тёсаных колод, заслоняя директрису стрельбы.