Работорговцы. Русь измочаленная

– Сделаем, – кивнул Щавель. – Ты меня за этим посылаешь?

– Такого знатного воина без дела не отвлёк бы. Надо по пути следования порядок навести, есть местами на Руси неурядицы. Порешаешь там вопросы от моего имени. Но и это не всё. У Арзамаса ты оставишь обоз. За ним есть кому присмотреть, отправляю с тобой крепкого работорговца. Теперь главное: ты должен зайти как можно дальше на восток и узнать как можно больше о Железной Орде. Хоть в Белорецк проберись, в самую ставку. В Белорецк никто больше не попадёт, а ты, знаю, сможешь. Разведай, чем они живут. Узнай как можно больше о железнодорожном ходе, о темпе строительства, о ресурсах. Если получится, притормози его. Сам понимаешь, ни в чём тебя не ограничиваю. Беспредельничай.

– Мне за это ничего не будет?

– Я знал, что до этого дойдёт. Ну?

– Мне деревню во владение дай. Я с младшим сыном пришёл и его ровесником, им тоже за поход выдели долю в рабах и добыче.

– Может, ещё волость на прокорм? Каждый, просто каждый стремится кус от тела земли русской с кровью урвать!

– Такова княжья доля – делиться.

– Дам тебе деревню. У тебя же была одна?

– Хорошая жена дорого стоит.

– За жену ты отдал деревню эльфам, – упрекнул князь.

– Эльфы тоже люди.

– Драная чухна, – буркнул князь.

– Ещё как драная, – подтвердил Щавель.

– Все деревни на севере их. Как ты думаешь, отвоюем?

– Надо будет, отвоюем, – сказал Щавель.

Помыслы князя взметнулись вверх по карте, к Ладожскому озеру, к северной войне. Прогнать эльфов, самому взять целиком водный путь, чтобы не заграждала чухна выход к шведам. Нет, сейчас не время. На пороге Железная Орда с паровозом и рельсами. На два фронта биться не хватит ни сил, ни средств.

– Семья-то как твоя? – переключился князь.

– Растёт. Трое сыновей, старшие женаты, живут своим домом.

– Дочки?

– До лешего. Кто их считает…

Князь подумал, нахмурился.

– Трое сыновей… Отчего старших не взял?

– Старшего на хозяйстве оставил, среднего в помощь и охотиться.

– Да, лучших кто отдаст, – рассудил князь. – А с младшим у тебя что?

– Дураком растёт.

– Ты привёл дурака?

– Жёлудь стрелок отменный, но счёт ведёт по пальцам. Как больше десяти, путается. И читает по слогам. А так парень справный.

– Так он грамотный?!

– У меня даже девки грамотные, – сказал Щавель.

– Должно быть, не зря ты деревню за эльфийскую жену отдал, – согласился князь.

– Твои как? Велик ли нынче гарем?

– Сто пятьдесят пять рыл.

– Это с приживалками?

– Без.

– Как светлейшая княгиня Улита?

– Оставляет меня без наследника, – с горечью молвил князь. – Девок мечет как икру, а парней ни одного.

– Ты, это, не сдавайся, – посоветовал Щавель.

– Наше дело – напор и тактика, – сказал князь. – Помнишь, как мы кремль брали?

– Да уж… Сапоги от крови промокли, аж ноги внутри были красные, – улыбнулся старый лучник.

– Давно это было… – вздохнул князь.

– Почитай, лет двадцать пять?

– Шесть, дорогой, двадцать шесть!

– Точно! Как время летит, – Щавель располовинил остатки метаксы, за разговорами друзья прикончили бутылку. – Молодые были, резвые…

– Ладно, потехе час, делу время, – князь поднялся и увлёк Щавеля к письменному столу, за которым огласил детальный план похода, и окончил речь так: – Вот тебе удостоверение, зайдёшь в канцелярию, там нарисуют портрет. Знаешь, где канцелярия?

– Помню.

– Племянник мой двоюродный, Иоанн, от тебя в восторге. Шустрый малый, на лету всё схватывает. Он увлекается летописанием, будет тебя расспрашивать о старых временах и боевом прошлом, посылай его чеканить шаг в лесную даль.

– Понимаю, князь, – усмехнулся Щавель в усы.

– До скорой встречи! Хотя – стоп. Вот тебе пропускной жетон. Завтра вечером празднуем отвальную, можешь прийти с сыном, познакомлю тебя с людьми.

– Кто отваливает?

– Ты. Послезавтра приводите в порядок снарягу, и на следующий день спозаранку отбываешь всем обозом на восток.

– Быстро ездишь, князь, – заметил Щавель.

– Напор и тактика, – назидательно сказал князь. – Напор и тактика.

* * *

Канцелярию Щавель отыскал без подсказки. Она никуда не переезжала, только расширилась неимоверно. Клерки показали художника. Щавель протянул пергамент, устроился на табурете, и художник несмываемым свинцовым карандашом набросал на удостоверении его портрет. Щавель глянул и подивился: вышел как живой. Рисовальщик точно ухватил выражение лица, прищур, наклон бровей – весь набор отличительных черт, придающих физиономии неповторимую индивидуальность.

Выправив грамоту, Щавель вернулся на постоялый двор. Смеркалось. По мостовым пустеющих улиц робко катили первые золотари, в бочках булькало добро. В трапезной Щавель взял крынку парного молока вечернего надоя, поднялся в нумера. Парни сразу пробудились, принюхались:

– Чем, батя, князь тебя потчевал?

– Метаксой.

– Должно быть, вкусна.

– А то! Она же греческая.