Работы Фрейда по технике психоанализа.

Анализируемому пришлось сделать сообщение на радио по вопросу, живо интересовавшему и самого аналитика — и такое иногда случается. Оказывается, что это сообщение на радио он сделал несколькими днями после смерти своей матери. Соответственно, все указывает на то, что мать, таким образом, играет важнейшую роль в фиксациях пациента. Он, без сомнения, чрезвычайно взволнован ее смертью, но тем не менее выполняет свои обязательства совершенно блестяще. На следующем сеансе он оказывается в состоянии ступора, граничащего с помутнением рассудка. Он не только не может выйти из этого состояния, но и все, что он говорит удивляет своей несогласованностью. Аналитик дает смелую интерпретацию: "Вы пребываете в таком состоянии, поскольку думаете, что я завидую успеху вашего радиовыступпения по тому вопросу, который, как вы знаете, имеет для меня первостепенный интерес". Вот как!

Продолжение наблюдения показывает, что субъекту потребовалось не менее года чтобы выправиться после этой интерпретации-шока, которая не была лишена определенного эффекта, поскольку пациент тотчас же пришел в себя.

Итак, вы видите, что сам по себе факт выхода субъекта из полубессознательного состояния вследствие вмешательства аналитика вовсе не доказывает, что это вмешательство было эффективным в собственно терапевтическом смысле, или, точнее, что оно было истинным в анализе. Напротив.

Анни Райх восстановила субъекта в смысле единства его собственного Я. Из смятения он резко вышел, сказав себе — Нашелся человек, который напомнил мне, что, в самом деле, человек человеку волк и пора бы спуститься с небес на землю' И он вновь возвращается к жизни, вновь оживляется — эффект оказывается незамедлительным. В аналитическом опыте никак нельзя рассматривать в качестве доказательства справедливости интерпретации смену субъектом стиля. Я полагаю, что доказательством справедливости интерпретации является лишь сообщение субъектом подтверждающего материала. Впрочем, на этом стоит остановиться.

По истечении года субъект замечает, что его состояние смятения было связано с оборачиванием его реакции траура, который он не мог преодолеть иначе чем изменив его направленность. Тут я отсылаю вас к психологии траура, депрессивный аспект которого достаточно известен многим из вас.

В самом деле, сообщение по радио было сделано в соответствии с совершенно особой формой речи, поскольку адресована она толпе невидимых слушателей невидимым же говорящим. Можно сказать, что в воображении говорящего эта речь была адресована не невольным ее слушателям, но точно так же всем вообще — как живым, так и мертвым. Таким образом, субъект находился в противоречивом положении — он мог сожалеть, что мать не способна быть свидетелем его успеха, но вместе с тем, возможно, нечто в дискурсе, адресованном невидимым слушателям, было предназначено именно ей.

Как бы то ни было, характер отношения субъекта становится явно обратным, псевдо-маниакальным, и его тесная связь с недавней утратой матери, привилегированного объекта его любовных уз, очевидно, является пружиной критического состояния, в котором он оказывается на следующем сеансе, после совершенного им подвига, после блестящего, несмотря на всю противоречивость обстоятельств, выполнения своих обязательств. Так, Анни Райх, будучи далека от критической оценки подобного стиля вмешательства, сама же свидетельствует о том, что интерпретация, основанная на интенциональном значении акта дискурса в настоящем моменте сеанса, подвержена всем влияниям, подразумеваемым возможным задействованием эго аналитика.

Важно не то, что сам аналитик ошибся и у нас даже нет никаких указаний на вину контр-переноса в этой интерпретации, явно опровергнутой последовавшим продолжением лечения. То, что субъект испытывал чувства, приписанные ему аналитиком, мы не только можем допустить, но, вероятно, так оно и было. Не страшно само по себе и то, что аналитик руководствовался этим в данной им интерпретации. Аналитик даже должен своевременно признаться себе в том, что он, единственный анализирующий субъект, испытывает чувство зависти, — и более того, он должен руководствоваться этим чувством как указателем. Никто не говорил, что аналитик никогда не должен испытывать чувств по отношению к своему пациенту, но он должен уметь не только не поддаваться им, ставить их на место, но и адекватно пользоваться ими в своей технике.

В данном случае именно потому, что аналитик считал необходимым искать причину отношения субъекта прежде всего в hieetnunc, — он и нашел ее в том, что, безусловно, существовало в интерсубъективном пространстве двух действующих лиц. Он имел удобную возможность знать об этом факте, поскольку сам испытывал враждебные чувства, по крайней мере, раздражение по поводу успеха своего пациента. Опасно то, что аналитик считал себя уполномоченным определенной техникой сразу же использовать этот факт, причем самым непосредственным образом.

Я постараюсь теперь указать вам, что я противопоставляю такому методу.