Работы о Льве Толстом

Одна из первых стычек Толстого с петербургскими писателями была по вопросу о Жорж-Санд, которой они поклонялись. Как рассказывает Григорович, Толстой на обеде в «Современнике» не выдержал и объявил, что «героинь ее романов, если б они существовали в действительности, следовало бы, ради назидания, привязывать к позорной колеснице и возить по петербургским улицам». Тогда он еще не знал, что у него есть неожиданный и не менее бурный единомышленник — Прудон. В 1858 г. Толстой мог уже узнать или прочитать в книге Прудона, о которой я говорил выше, об его отношении не только к женскому вопросу, но и специально к произведениям Жорж-Санд. В XI части этой книги Прудон поместил специальный обзор француз­ской литературы с точки зрения вопроса о женщине, и одна глава целиком посвя­щена Жорж-Санд. Прудон пишет: «До последнего времени я был знаком с г-жею Санд только по отрывкам, которые встречал в газетах и журналах; признаюсь, эти отрывки возбудили во мне резкое чувство антипатии к автору. Друзья, мнение кото­рых должно было бы для меня быть очень авторитетным, уверяли меня, что мое предубеждение несправедливо и ошибочно. Г-жа Санд, говорили они, писатель большого ума, и, что еще важнее, она хорошая женщина. Почитайте — вы должны будете признать это». Прудон принялся читать ее главные произведения: «Вначале это чтение возбудило во мне ужасный гнев; я не находил достаточных проклятий и оскорблений по адресу этой женщины — я называл ее лицемерной преступницей, язвой республики, дочерью маркиза де Сад, достойный удел для которой — гнить оста­ток своей жизни на кладбище, а между тем ею восторгались, ее хвалили пуритане. Однако я ошибался, если не по отношению к книгам, то по отношению к их автору. Более внимательное изучение меня успокоило». Вину Прудон переносит на других: «ее возлюбленные сделали ее эмансипированной\ пусть на них и лежит ответственность за это». Но к произведениям Жорж-Санд Прудон сохранил свое отвращение. Как женщина эмансипированная, она славит любовь и только любовь, превращая ее в идеал жизни, окружая ореолом: «Собрание романов г-жи Санд — это венок, спле­тенный в честь любви». Преклонение перед свободой любви приводит ее к порица­нию брака, а это возмущает Прудона, для которого брак и семья — основа общества. Сделав обзор произведений Жорж-Санд и не найдя в ней ничего, кроме проповеди свободной любви, Прудон кончает обращение к автору: «Ах, г-жа Санд! Вы были когда-то хорошей девушкой; бросьте писать, и вы сможете еще быть хорошей жен­щиной». Идея равноправия и эмансипации, по мнению Прудона, губит женщину: «Судьбу женщины можно определить так: вульгаризация науки и искусства чувством, развитие справедливости истинной любовью, которая — в браке». Что касается «свободной женщины», то это миф, который надо уничтожить[398].

Русские публицисты отнеслись одинаково сурово и и книге Прудона, и к книге Мишле, считая, что принципиальной разницы между ними нет — обе книги отвер­гают принцип равноправия, настаивают на коренном отличии женской природы от мужской и защищают идею брака от жорж-сандовской свободной любви. В этих вопросах они, действительно, сходятся. Мишле, как и Прудон, уделяет много вни­мания анализу физиологических особенностей женщины и их влиянию на ее пси­хику; оба они совершенно отрицают общественное значение женщины и считают настоящей сферой ее деятельности — семью. Мишле озабочен падением нравст­венности и уменьшением числа браков; одна из главных задач его книги — реаби­литировать идею брака и семьи. Понятно, что в русской журналистике, отстаиваю­щей противоположные принципы, книга Мишле не могла найти сочувствия и рассматривалась как «сентиментальный» вариант к книге Прудона, в некоторых отношениях еще более неприемлемый, потому что написан с претензией на «по­этичность». Обе книги были признаны реакционными, отсталыми и восприняты как какой-то нелепый анахронизм, свидетельствующий о полном разложении нра­вов во Франции[399].