Работы о Льве Толстом

Знакомство перешло в дружбу только к весне 1858 г. — т. е. именно тогда, когда Толстой, убедившись в том, что «изящной литературе нет места» и что надо делать что-то другое, стал серьезно задумываться над своей дальнейшей судьбой. До этого времени он, несмотря на старания Чичерина, воздерживался от сбли­жения с ним, видя в нем человека совсем другого склада и поведения. Об этом свидетельствуют записи дневника, относящиеся к началу 1858 г.: «Дома с Чиче­риным. Философия вся, и его, враг жизни и поэзии. Чем справедливее, тем общее, и тем холоднее, чем ложнее, тем слаще. Я не политический человек, 1000 раз говорюсебе... Приехал Чичерин. Слишком умный. Ругал желчно славянофилов... Чичерин несимпатичен». Но вот появляется новая запись: «Чичерин говорил, что любит меня. Выпивши у Шевалье. Я благодарен ему и горд этим. Он мне очень полезен. Но сильного влечения еще нет к нему». Наконец, 13 марта 1858 г. появляется характерная запись: «С Чичериным много видимся. Уважаю и люблю науку». В дальнейших записях все время упоминается об «узости» Чичерина, но тут же складывается интересная, много объясняющая формула: «Страшно узок, зато силен». Еще недавно статьи Чичерина не нравились Толстому; теперь, 20 марта 1858 г., в дневнике записано: «Читал Чичерина статью о промышленности в Англии. Страшно интересно. С некоторого времени всякий вопрос для меня принимает громадные размеры. Много я обязан Чичерину. Теперь при каждом новом предмете и обстоятельстве невольно ищу его место в вечном и бесконеч­ном, в истории». В таком виде гегельянство Чичерина дошло до Толстого и на некоторое время увлекло его. Последняя фраза записи, столь неожиданная да­же по своей терминологии в устах Толстого — явная цитата из бесед с Чичери­ным.

Итак, Толстой уже не просто в дружбе с Чичериным, а во временной власти у него — как это было раньше с Дружининым. Чичерин чувствовал это и торжест­вовал победу; в ответ на дружеское письмо Толстого от 13 апреля 1858 г. Чичерин писал ему: «Любезный друг, твое коротенькое письмецо сделало меня счастливым. Мне только этого и нужно было. Я хотел знать, успел ли я в том, на что я положил свою душу... благословляю эту зиму, которая прибавила в мою жизнь новый эле­мент». Весь тон этого письма проникнут радостью человека, который добился успеха, и сознанием своей силы — оно взволнованно и лирично. Он почти влюб­лен в Толстого и относится к нему нето как к ребенку, не то как к женщине — то наставительно, то сентиментально, то слегка насмешливо: «Как тебе трудно дой­ти до простого понимания вещей! Недаром у тебя полуженский почерк: тебя, как женщину, надобно изнасиловать (что, впрочем, может редко удасться) или же поразить твое воображение чем-нибудь необыкновенным, вроде А. М. Исленьева». Однако именно этот отчасти менторский и снисходительный, отчасти чувстви­тельный и восторженный тон Чичерина стал скоро раздражать Толстого и привел к разрыву.