Работы о Льве Толстом

Этим письмом дружбе был нанесен удар, от которого она, несмотря на усилия, оправиться уже не могла. Чичерин продолжает писать наставительные послания и тоже раздражается: «Ты задался известной мыслью, на все смотришь с одной точ­ки зрения и потому везде видишь только себя, а не другое что. На это много вре­мени не нужно, только это не изучение предмета. Неправда, что у каждого свой способ изучения, неправда, что у некоторых счастливцев есть чутье, которым они разом постигают все... Если ты мне скажешь, что ты чутьем в состоянии в один день изучить Полное собрание законов, я тебе не поверю». Потом следуют всевозмож­ные советы и доказательства того, что все это пишется единственно из дружбы: «Если я говорю тебе иногда то, что может быть тебе неприятно, то это единственно оттого, что я так думаю и, любя тебя, не хочу скрывать. Может быть, ты из этого извлечешь какую-нибудь пользу для себя, хотя бы даже отрицательную». Замысел дружбы и «романа в письмах» окончательно не удается: тема соотносительного контраста исчерпана. Одной неосторожной фразой в письме 1861 г. (И апреля) Чичерин нанес дружбе второй и окончательный удар: «Что бы тебе к нам присо­единиться! Нет, счастливец летит в матушку Россию, слушать жаворонков в дерев­не и долбить азбуку грязным мальчишкам». Ответное письмо Толстого, хотя и не отправленное, кладет конец дружбе: «Воспоминание о нашей последней перепис­ке и твои два письма, которые я нашел в Дрездене, заставили меня еще раз серьез­но задуматься о наших отношениях. — Мы играли в дружбу. Ее не может быть ме­жду двумя людьми, столь различными, как мы... лучше нам разойтись и каждому идти своей дорогой, уважая друг друга, но не пытаясь войти в те близкие отношения, которые даются только единством догматов веры, т. е. тех оснований, которые так не подлежат мысли. А эти основания у нас совершенно различны... Тебе странно, как учить грязных ребят. Мне непонятно, как, уважая себя, можно писать об осво­бождении — статью. — Разве можно сказать в статье одну мильонную долю того, что знаешь и что нужно сказать, и хоть что-нибудь новое и хоть одну мысль спра­ведливую, истинно справедливую. А посадить дерево можно и выучить плести лапти, наверно, можно». В тот же день (18 апреля 1861 г.) Толстой записал в днев­нике: «Чичерин противен страшно».

О дальнейшем рассказывает Чичерин в своих воспоминаниях: «Мы много лет почти не видались. Он жил безвыездно в Ясной Поляне, а я в Москве или у себя в деревне. Встречи были весьма редкие, всегда дружелюбные; но всякий раз чувст­вовалось, что мы расходимся все более и более... Было время, когда мы оба были молоды и плыли рядом по одной жизненной волне. Но скоро поток унес нас в разные стороны и выбросил на противоположные берега».