Работы о Льве Толстом

«Казаки» Толстого были использованы «Современником» для подведения ито­гов той борьбы, которая началась еще в 1856 г. Процесс дифференциации закон­чился: Толстому надо было, очевидно, оставить все помыслы не только о переми­рии, но о каком бы то ни было соглашении с новой интеллигенцией, окончательно захватившей в свои руки критику и публицистику «Современника». Как видно из письма С. А. Толстой к сестре, Толстой сначала отложил писание второй части «Казаков» до выяснения того, как будет принята первая; Т. А. Кузминская прибав­ляет: «Лев Николаевич был в нерешительности, писать ли ему 2-ю часть. Он охла­дел к ней и задумывал уже "другое", но все же с интересом прислушивался к отзы­вам». Восторженный отзыв Фета вряд ли мог ослабить впечатление от статьи «Современника» — Толстой (хотя и тщательно скрывал это) очень болезненно реагировал на резкие отзывы и долго помнил их[468]. Отношение критики к «Казакам» могло только усилить его тягу в сторону от общественной и литературной жизни. В ответ на отзыв Фета он пишет, что живет в мире, далеком от литературы и ее критики, подчеркивая этим свою новую бытовую позицию. Действительно, после женитьбы Толстой замыкается в своем домашнем мире, общаясь почти исключи­тельно с родными и с некоторыми из прежних друзей, большинство которых или не имеет никакого отношения к литературе, или тоже отошли от нее. Ликвидация педагогического журнала была ликвидацией последних связей с общественностью и литературой. Самая женитьба Толстого приобретает, в этих условиях, особый смысл: она была актом разрыва всех дипломатических отношений с литературным миром, уходом в «домашность». Толстой погружается в семейные и хозяйственные дела с пафосом человека, начинающего новую жизнь, принципиально отличную от прежней и враждебно противостоящую ей. «Теплая шапка с ушами», не подо­шедшая Пушкину, пришлась Толстому в 60-х годах в самую пору.

Конечно, литература не желает уходить из яснополянского дома и продолжает соблазнять Толстого, ставшего помещиком и семьянином. Она согласна на время занять скромное место, стать одной из форм «домашности». Но иногда она выходит из своего угла и снова требует к себе внимания. Так явился на свет «Поликушка», так написался «Холстомер». В конце концов она снова завладела Толстым и, в мо­мент его первых семейных огорчений и разочарований, заставила его взяться за «Войну и мир».

4

Еще 31 мая 1856 г., скоро после окончания «Двух гусар», Толстой записал в дневнике: «Хочется писать историю лошади». Замысел этот возник у Толстого, вероятно, под влиянием знакомства с А. А. Стаховичем, владельцем большого конного завода в Орловской губернии и основателем Петербургского бегового общества. Брат этого А. А. Стаховича, М. А. Стахович, был известным писателем (его пьеса «Ночное» была очень популярна), близким к славянофильским и народ­ническим кругам и к молодой редакции «Москвитянина». Мысль написать рассказ о знаменитом в коннозаводческих летописях «Холстомере» возникла у М. А. Ста­ховича, но он не успел осуществить ее — в 1858 г. он был убит в своем имении. Брат его так рассказывает об этом замысле: «Еще в начале пятидесятых годов я заинте­ресовался рассказами старых коннозаводчиков о необыкновенной резвости "Хол­стомера", пробегавшего 200 сажен в 30 секунд еще в начале восьмисотых годов в Москве на Шабловском бегу графа А. Г. Орлова-Чесменского. По смерти графа управляющий конным заводом, немец-берейтор графини А. А. Орловой — вылег­чил и продал вороного "Холстомера" за большие отметины и огромную лысину. Лошади с именем "Холстомер" никогда не было в Хреновой. После долгих изы­сканий мне удалось установить, что "Холстомер" была кличка, данная гр. Орловым, за длинный и просторный ход (словно холсты меряет), вороному "Мужику 1-му", родившемуся вХреновском заводе в 1803 году от "Любезного 1-го" и "Бабы", вы­холощенному в 1812 году. Судьба этой замечательной лошади дала мысль моему покойному брату написать повесть "Похождения пегого мерина", и брат мой рас­сказал мне ее план: как покупает "Холстомера" на хреновском аукционе богач московский купец (тут просторное поле для описания быта этих первых страстных охотников резвых орловских меринов, за которых плачивали они "большие тыся­чи"); потом переходит он к лихому гвардейцу времен императора Александра Павловича, который дарит знаменитого пегого столь же знаменитому Илье, главе цыганского хора. Возил "Холстомер" и цыганку Танюшу, восхищавшую своим пением А. С. Пушкина, потом попадает он к удалу молодцу-разбойничку, а под старость, уже разбитый жизнью — к сельскому попу, потом в борону мужика, и умирает под табунщиком». Далее А. Стахович вспоминает: «В 1859 или 60-м году ехал я с Львом Николаевичем на почтовых из Москвы в Ясную Поляну. Дорогой рассказал я сюжет повести "Похождения пегого мерина", которую не успел допи­сать покойный брат, и мне показалось, что мой рассказ заинтересовал графа»[469].