Работы о Льве Толстом

Дружескую поддержку Толстой нашел только со стороны Фета, который энер­гично ободрял его. В письме от 16 июля Фет пишет: «Я искренно вас люблю — со всем как есть, с ожесточенным ловлением за ляжку барана, из которого, быть мо­жет, никогда ничего не выйдет экономического. Но я хорошо знаю, что из него выйдет самобытный пошиб толстовского писания — и что без Яснополянской школы и прогулок по зимнему лесу не было бы Льва Толстого, с "лягушкой вы­думки твоей" Теперь ясно, почему я не вступаю даже в полемику с людьми, утвер­ждающими, что в 5 годе нет 5 года, что Кутузов и Багратион списаны с современных генеральчиков etc. Для меня и это все Nebensache, я понимаю, что главная задача романа: выворотить историческое событие наизнанку и рассматривать его не с официальной шитой золотом стороны нарядного кафтана, а с сорочки, т. е. рубахи, которая к телу ближе и под тем же блестящим общим мундиром у одного голланд­ская, у другого батистовая, а у иного немытая, бумажная, ситцевая. Роман с этой стороны блистает первоклассными красотами, по которым сейчас узнаешь ex ungue leonem. Но в нем, по-моему, есть верный промах, который подрезывает крылья — жадному интересу, с каким читаешь вещи вечные. В наш безобразный век русской лакейской литературы и жизни дьяков неумытых я более, чем когда-либо, симпа­тизирую людям порядочным, хотя, нечего греха таить (между своими), пустое французское, придворное воспитание сделало большинство людей порядочного общества презренными и ни на что в мире негодными пустарнаками. Несмотря на это я предпочитаю людей порядочных — поджигателям-поповичам. Семинарский пучок — есть искусственно и тщательно приготовленная свинья. Простите — ув­лекся любимой темой. Но порядочность не есть положение, а только отрицание всего непорядочного. Неругатель, нерыгатель, невор, непьяница — не забудьте, что нуль лучше и несомненней всего выполняет все эти условия. Не думаю, чтобы князь Андрей был приятным сожителем, собеседником и т. п., но всего менее он герой, способный представлять нить, на которую поддевают внимание читателя. Разве Гектор и Дон-Кихот не порядочные люди: а между тем они нечто и другое, во имя чего они интересны; тут, т. е. в деле искусства, своя порядочность — Гомер и Сервантес могли бы сделать главными героями и Ферсита и Санхо-Пансо, но не сделали бы той ошибки, в которые я впал в моих военных записках. Я вздумал группировать события около человека — нуля — героя. Это неисполнимо. Нельзя на белой бумаге писать водой. Пока князь Андрей был дома, где его порядочность была подвигом, рядом с пылким старцем отцом и дурой женой, он был интересен, а когда он вышел туда, где надо что-либо делать, то Васька Денисов далеко заткнул его за пояс. Мне кажется, что я нашел ахилесову пяту романа, а впрочем, кто его знает... Я говорю как старый столяр говорит молодому, отчего фанерка дует и не пристает к дереву. А быть может, и старый столяр врет»[526].

В своем ответном письме (от 7 ноября 1866 г.) Толстой благодарит Фета и гово­рит, что вывел для себя поучительное из его отзыва о кн. Андрее: «Он однообразен, скучен и только un homme comme il faut во всей 1-й части. Это правда, но виноват в этом не он, а я. Кроме замысла характеров, есть у меня еще замысел исторический, который чрезвычайно усложняет мою работу и с которой [которым?] я не справлюсь, как кажется. И от этого в 1-й части я занялся исторической стороной, а характер стоит и не движется. И это недостаток, который я ясно понял вследствие вашего письма и, надеюсь, что исправил».

Итак, кн. Андрей становится постепенно предметом особой заботы Толстого. Когда Толстой писал Фету, у него был закончен будущий первый том — Аустер- лицкое сражение и ранение кн. Андрея. Он был уверен в это время, что весь роман будет закончен к осени будущего, 1867, года. На самом деле к началу 1868 г. были закончены и вышли отдельным изданием только первые четыре тома — кончая Бородинским сражением, т. е. по позднейшему расположению — два первые тома и две части третьего. Вся первая половина 1867 г. ушла на работу над будущим вторым томом, посвященным почти исключительно семейным делам, среди которых самое важное в сюжетном отношении связано с Наташей и кн. Андреем: его неожиданное возвращение, смерть жены, увлечение Наташей и дружба с Пьером, отъезд Андрея, увлечение Наташи Анатолем («самое трудное место и узел всего романа» — как писал Толстой П. Бартеневу 1 ноября 1867 г.), вмеша­тельство Пьера. Вот та роль, которая представилась Андрею и ради которой пришлось его помиловать в Аустерлицком сражении. Чтение английских романов (Троллоп и Брэддон) не прошло бесследно — оно сказалось и на характере и на развитии фабулы. Война использована как элемент авантюрной фабулы совер­шенно в духе английского семейного романа; в образовавшемся внутри романа любовном квартете (Наташа, Андрей, Анатоль, Пьер) Андрею нашлось вполне приличное место. Из «блестящего молодого человека» Андрей превратился в первого любовника.