«Имя графа Льва Толстого известно русской публике; некоторые его произведения ("Детство", "Отрочество", "Севастополь", "Рубка леса", "Два гусара") занимали видное место в русской беллетристике, даже в недавнее время ее блестящего, относительно, периода, когда имена гг. Тургенева, Писемского, Гончарова и Достоевского — пользовались полным сочувствием публики, и каждое новое их произведение давало темы для горячих толков и считалось чуть ли не событием. Давно ли было это время, а уже от него, как известно, не осталось даже и следов; все эти бывшие корифеи беллетристики, пережив свою славу, находятся в положении певцов, спавших с голоса, и благо еще г. Гончарову, что он один выказал достаточное самообладание вовремя остановиться и замолкнуть, чтобы об нем сохранилось воспоминание, как о певце с небольшим, но приятным голосом. Грустная история о том, как подобно Кравцову, гг. Тургенев и Писемский надорвались над ut diez'oM ("Отцы и дети" и "Взбаламученное море"), известна всем и каждому; известно также, что и это их не остановило и что суждено было публике прослушать и никитобезрыловские фельетоны, и "Довольно", и "Русских лгунов", и "Собаку"... г. Достоевский крепился долго, но наконец не выдержал и пошел по их следам, удивляя в наши дни публику своим ut diez'oM "Преступление и наказание" — последнее продолжение которого в восьмой книжке "Русского вестника" в состоянии вполне убедить даже самого снисходительного дилетанта, что и его, г. Достоевского, песенка спета и спета с неменьшим рыцарством и отвагою, чем пропел ее Никита Безрылов[524]. Sic itur ad astra наши литературные знаменитости — и с половины дороги возвращаются на землю обратно в виде загадочного аэролита, производя еще большее недоумение в среде русских читателей, чем произведения в роде "Записок из подполья" или "Странного пассажа в Пассаже". А между тем, в то недавнее время, о котором мы вспомнили, обратить на себя внимание в беллетристике, когда упомянутая нами плеяда светила на литературном горизонте, было не легко, для этого требовалось не мало таланта, и все-таки, писатель, представлявший несомненные его признаки, оставался на втором плане и значительно затмевался, так что произведения самого гр. Л. Толстого покойный критикА. Григорьев принял почему-то за "явление, совершенно обойденное русской критикой", хотя она вовсе не обходила и усердно занималась оценкою их, и отвела им место, и рассуждала, по своему исконному обыкновению, об них обильно и многословно. Нам даже помнится, что в начале шестидесятых годов мы читали в каком-то из журналов, преследовавших какие-то воздушно-эстетические цели, чуть ли не в "Библ. для чтения", обширный трактат в двух или трех статьях, главная мысль которого заключалась в том, что "важнейшею заслугою гр. Л. Толстого должно считаться отсутствие всякой тенденциозности". До какой степени такая похвала, похожая на поощрение мыслителя за то, что в строе его мысли нет направления — лестна, мы говорить не станем. Существует, да еще преблагополучно, целое воззрение, покоящееся на подобных положениях, а у нас ныне оно даже стремится к преобладанию, благодаря тому, что критические ферситы более живучи, чем действительные критики, не обладающие ни медными лбами, ни тем нахальством, какое проявляют различные Incognito. Дело не в этом, а в том что эстетик, писавший упомянутый трактат, обманулся (как и постоянно суждено обманываться эстетикам) даже в основном своем предположении, и граф JI. Толстой, писатель тенденциозный, что он сам поторопился доказать своими "Казаками", а пожалуй, даже и "Люцерном", хотя характер этих тенденций весьма своеобразный и даже несколько мистический. Как человек умный и талантливый, после этих произведений, граф JI. Толстой, вероятно, сознал несостоятельность многих из своих взглядов, но эти самые тенденции спасли его от той торной дороги, по которой пошли г-да Писемский, Тургенев, Достоевский, и новое его произведение " 1805 год", несмотря на все свои несовершенства, если и не возбуждает в читателе особого сочувствия, то по крайней мере — не претит, а и такое отрицательное достоинство при современном состоянии беллетристики не особенно часто радует читателя.