Работы о Льве Толстом

Просмотр романа с этой точки зрения убеждает в том, что философские и исторические отступления были введены Толстым, действительно, как элемен­ты жанра — как знак эпопеи, аналогичный отступлениям «Илиады». Роман, написанный на сравнительно небольшом историческом материале, заполнен­ный семейными эпизодами, к истории и к эпохе 1812 г. не имеющими никакого отношения, становится, благодаря этим отступлениям, якобы историческим и даже сугубо-историческим — не просто романом, как у Зотова или Загоскина, а эпопеей. Жанровыми и стилистическими приемами заменялся недостаток историчности как таковой. Отступления играли роль исторического эквивален­та. На их фоне семейные сцены казались тоже историческими. Большинству современников, в том числе и Тургеневу, эта функция отступлений оставалась непонятной. Негодуя на VI том, в котором Толстой так и не «разурусился», Тур­генев пишет (12 февраля 1870 г.) И. П. Борисову: «Если мы встретимся с Урусо­вым, то мы, вероятно, как водится, поспорим и, как водится, каждый останется при своем мнении. Во всяком случае, нельзя так легко разрешать вечный, более чем трехтысячелетний спор между необходимостью вещей и свободной волей, и уничтожение (как то делает Толстой) одной из спорящих сторон — не разреше­ние задачи; оно показывает только неустойчивость и незрелость мысли, сопря­женные с детским нетерпением и самомнением недоучки». Урусов, относивший­ся к этим отступлениям по-своему и по-своему в них заинтересованный, тоже не понимал их функции и именно поэтому возражал против повторений и кон­струкции VI тома. Толстому Урусов был нужен как советник по военно-истори­ческой части, а Урусов смотрел на него как на своего соратника и возлагал серь­езные надежды на делаемые им «открытия». Письмо к Толстому от 26 марта 1869 г. кончается словами: «Не смущайтесь; вы непременно откроете, только не сейчас».

Когда Толстой, вместе с окончанием романа, отошел от исследования истори­ческих законов и занялся греческим языком, Урусов глубоко огорчился и возне­годовал: «Мне кажется, что греческий язык есть диавольское искушение, на вас попущенное зато, что вы бросили созидать то, что начали. Право, бросьте... Будь­те покойны в том, что я вечный ваш друг, хотя и досадую на вас ужасно. Желчь подымается, когда вспоминаю о греческом языке. Никак не думал, что вы так увлечетесь». Сам Урусов, увлеченный установлением объективных законов войны и истории, перешел от изучения 1812 г. к пророчествам. Уже в своем «Обзоре» он, говоря о тактике быстроты и натиска (живой силы), писал: «Можно предсказать, что если теперь прусские войска вторгнутся во Францию, то победа будет за ними; если же французы вторгнутся в Пруссию, то будет взят Берлин и победят фран­цузы. Но при этом опять оговариваюсь: не от того произойдет победа, что один вторгнется, а другой отступит; вторжение будет следствием каких-то причин, и победа будет следствием каких-то нравственных причин: но все причины выра­зятся в форме или пройденного пространства, или скорости, — в виде моментов или живых сил. Может случиться, что разбит будет тот, кто вторгнется: тогда по­беда выразится в живой силе. Если же я говорю, что победит непременно насту­пающий, то разумею, что живая сила одной стороны уравновесится таковою же силою другой стороны, моменты же сил не уравновесятся. В случае равновесия как в моментах, так и в силах, кампания будет нерешительная. Самая война будет или не будет, смотря по тому, воздействуют ли некоторые неизвестные причины или не воздействуют; но признаки войны существуют; действие причин выража­ется в несоответствии суммы народных имуществ движению народонаселении, или просто — числу жителей».