Рабы ГБ

Ведь четыре года он упорно доказывает, что милиция и прокуратура - лишь исполнители операции, рожденной совсем не в милиции или в прокуратуре, а в недрах КГБ. И потому его не могли убедить ни заверения высших прокурорских чинов страны, ни многочасовые беседы с ним в разных приемных, ни три, повторяем, три (!) комиссии - две из КГБ Украины и одна из КГБ СССР, которые с выездом, как у них говорят, "на место" проверяли доводы Виктора.

Более того! То ли от отчаяния, то ли от отчаянного озорства он подал на КГБ СССР заявление в суд.

Представляем себе изумление судей Дзержинского района Москвы, когда они получили заявление Идзьо! И опять - можно лишь поражаться настойчивости Виктора, когда с этим заявлением он дошел до Верховного суда России.

В январе 91-го начальник управления КГБ СССР написал ему: "Сообщаем, что служебное расследование, документальные материалы, предоставленные в ваше распоряжение органами прокуратуры, внутренних дел и другими организациями, а также беседы с названными Вами и другими лицами, располагающими необходимой информацией, убедительно свидетельствуют о непричастности органов КГБ к ущемлению Ваших законных прав и интересов".

Нет, нет и нет! - терпеливо, как ребенку, объясняли ему:

КГБ не имеет отношения к увольнению вас с работы. Не КГБ, а милиция и прокуратура напортачили в вашем деле! Не подбрасывали мы вам пистолет! И уж тем более - не ведется за вами слежка на московских улицах! Очнитесь! Умойтесь холодной водой!

А он с таким же детским упорством твердил: да, да, да... Вот что сам Виктор рассказал нам о том, что случилось 13 августа 1986 года:

"Утром я приехал из Одессы, побыл немного дома, в селе Угринове, мать попросила отвезти деду в Ивано-Франковск грибы. У деда я пробыл минут пятнадцать, когда раздался звонок в дверь. Дед открыл и сказал, что это ко мне... На пороге стояли трое. "Поедешь с нами", - сказал мне один из них.

"То есть, - уточняем мы, - тебя задержали не дома у родителей, а у деда?" - "Да... Я ничего не мог понять. На улице стояли две машины "Жигули" и "уазик". Двое работников милиции были в рубашках, а третий, показавший деду удостоверение КГБ, в пиджаке, хотя и было очень жарко. В машине я спросил, куда меня везут? Мне ответили: "Скоро сам все узнаешь".

Естественно, мы поинтересовались: "Тебе показали постановление об обыске и задержании?" - "Нет. Только когда мы подъехали к нашему сельсовету, мне сообщили, что есть анонимка, будто мой отец хранит дома спирт..." - "А ты-то при чем?" - "Я спросил то же самое... Когда приехали в село, они захватили двух понятых, председателя сельсовета и секретаря, и мы поехали в наш дом. Когда вошли в дом, они прочитали удивленным родителям анонимку и постановление об обыске, чтобы найти спирт (хотя мой отец не имеет никакого отношения к спирту - он работает таксистом). Но сразу же они начали искать спирт - на книжных полках... Они забрали несколько книг и мои стихи, а пока один человек прощупывал миноискателем стены, другой, тот самый, в пиджаке, вдруг обнаружил за шкафом пистолет". - "Миноискателем? - удивились мы. - Они что, приехали на обыск со спецтехникой?" - "Да... Когда тот, в пиджаке, вытащил из-под шкафа пистолет, мать начала кричать на него: она только что под шкафом убирала, и там не было никакого пистолета". - "А спирт-то нашли?" - "Нет. Да они его и не искали. Как только вынули пистолет, обыск был закончен". - "Но как они определили, что это твой пистолет? Может быть, его отец спрятал?" - "Спросите у них... Мне сказали, чтобы я взял еды на одни сутки, и увезли в тюрьму..."

Это - запись нашего с ним разговора в редакции. А вот что он написал, официально обращаясь в редакцию "Литгазеты":