Рабы любви, или Запасные женщины

В царицы Клеопатра готовилась основательно: читала философов и летописи войн. Больше всего ее занимали иностранные книги. Клеопатра также учила языки. Когда пришла пора вести переговоры с послами и царями, она уже знала десять языков, в том числе презираемый арабский. Прежде никому из Птолемеев в голову бы не пришло говорить на языке черни! По Александрии пошла молва про принцессу, которая знает арабский. Ей повезло с библиотекой – самой большой на свете, в семьсот тысяч книг. Египет владел абсолютной монополией на изготовление папируса, и все книги, какие только существовали в мире, были собраны тут – в Александрийской библиотеке. Библиотека сгорит во время так называемой Александрийской войны, ознаменовав грандиозным пожарищем окончание мирной теоретической подготовки царицы и ее переход к беспощадной военно-политической практике.

Однако в истории Клеопатра осталась не благодаря своим военно-политическим демаршам. Добрые обыватели знали Клеопатру как величайшую распутницу. Такой репутацией Клеопатра обязана богобоязненным историкам христианского периода. До введения христианства женщины пользовались практически равными сексуальными правами с мужчинами. Но именно женщины не оказались в стороне при распространении христианства, уничтожившего как любвеобильных античных богов, так и личное право женщин на самоопределение. Возможно, все так и происходило, как пишет Пушкин в «Египетских ночах», и после ночи любви царица Клеопатра, верховная жрица богини Изиды, покровительницы любви и сексуальных наслаждений, действительно казнила своих любовников. Так требовал культ богини Изиды. При всей свободе взглядов на сексуальную жизнь в те времена, Клеопатру еще при жизни считали распутницей как в Греции, так и в Риме. Дело в политике. Греческим патриотам не нравилось, что своих любовников Клеопатра находит исключительно в Риме – какое предательство! Римский же плебс невзлюбил царицу за то, что самозванка родила сына от самого Гая Юлия Цезаря и посмела назвать его Цезарионом. У Цезаря не было наследников, а значит, египетский выродок мог стать следующим правителем Рима. Когда же Цезаря закололи заговорщики, Клеопатру возненавидели еще больше: она заманила в свою постель преемника Цезаря Марка Антония, и тот подарил ей завоеванные Римом царства. Ненависть толпы к Клеопатре помогла Октавиану уничтожить своего единственного соперника Антония, стать единоличным правителем и теперь уже навсегда заткнуть рот римской голытьбе.

Славу и власть Клеопатре обеспечили три любовника – все могущественные политические деятели Рима: Гней Помпей, прозванный Великим, его соперник в борьбе за власть Гай Юлий Цезарь и преемник Цезаря Марк Антоний. Но, как ни странно это звучит, Клеопатра не выбирала любовников, судьба вообще не предоставляла ей выбора, кроме одного – между жизнью и смертью. Похоже, что Клеопатра любила риск и была готова к играм и интригам, понимая, что в этом, а также в умении договориться и заморочить голову кому угодно (а если надо – и соблазнить), у нее преимущество перед правителями-мужчинами. Смерть всегда, словно траурный шлейф, какой бы обворожительный наряд ни надела Клеопатра, тянулась за ней по пятам. После пышных похорон царя Авлета по его завещанию Клеопатра стала женой малолетнего брата Диониса, который был объявлен царем Птолемеем XIII, а она – царицей Египта Клеопатрой VII. Вся жизнь Клеопатры прошла в борьбе за власть. Мужчина был только инструментом в ее руках. Чем более высокий статус он мог занять, тем больше власти он мог ей дать.

Соперничество с мужчинами и переживания, связанные с женскими победами и проигрышами, как мы видим, имеют давнюю историю. Христианство отказало женщине в ее свободе и праве занимать столь же достойное место, как и мужчина. Если обобщить, то большинству женщин мира, будь они трижды замужем, знакомо это чувство подавленности и переживание несправедливости от того, что она продолжает оставаться вторым номером – по отношению к мужчине, по отношению к сопернице, которая может занять ее место в случае ухудшений отношений с мужем. Большинство женщин живут в условиях трудного внутреннего компромисса, пытаясь смириться с тем, что у них есть, а не с тем, что должно быть.