Рабы Парижа

Папаша Тантен поклонился с самым смиренным видом.

— Договор ваше сиятельство будет заключать со мной.

"Я в полной власти этого пресмыкающегося… Господи! За что такое унижение?" — думал Октавии.

— У меня есть все, что господин граф хочет получить. Переписка графини де Мюсидан с ее другом и дневник господина де Кленшана с описанием любопытного происшествия на охоте в Бевронском лесу.

— Садитесь, — брезгливо произнес хозяин, не скрывая своего отвращения к незваному гостю.

Тантен не возражал против того, чтобы его презирали, но терпеть не мог, чтобы ему это показывали.

Все его смирение сразу исчезло.

— Начнем с самого главного, — совсем другим тоном заговорил он. — Мы совершаем в глазах закона преступление, за которое полагается суровая кара. Намерены ли вы подавать жалобу в суд?

— Нет.

— Вот и прекрасно, — сказал оборванец, — в таком случае мы можем заключать сделку.

"С совестью", — подумал граф.

— Каковы ваши условия? — спросил он. — Не мешало бы сначала их обсудить.

Старый писарь пожал плечами.

— Наши условия не обсуждают.

— Почему?

— Потому, что дело не в них, а в вашей незапятнанной чести. А это — очень дорогой товар. Вы можете не принять наших условий — воля ваша. Но изменить их нельзя.

— И все-таки назовите их, — сказал де Мюсидан.

Папаша Тантен вытащил из-за подкладки своего рубища мятую бумагу и прочитал вслух следующее:

"Граф де Мюсидан дает согласие на брак мадемуазель Сабины, дочери его, с маркизом Генрихом де Круазеноа.

Приданое составляет шестьсот тысяч франков.

Завтра маркиз де Круазеноа будет представлен господам де Мюсиданам, которые хорошо его примут.

Четыре дня спустя его пригласят к обеду.

Через две недели состоится подписание брачного контракта.

Интересующие его документы граф де Мюсидан получит сразу же после свадьбы маркиза де Круазеноа и мадемуазель Сабины".

Дочитав, Тантен спрятал бумагу обратно.

— А кто поручится, что я получу эти документы, когда выполню все условия? — спросил граф.

— Ваш зять Генрих. Он не допустит, чтобы честь родителей чего жены была под угрозой. Ведь их позор станет и его позором.

Октавий де Мюсидан встал и долго ходил по комнате, ничего не отвечая.

Оборванец терпеливо ждал.

— Я принимаю эти условия, — сказал наконец граф.

Что ему еще оставалось?

— Благодарю вас, ваше сиятельство.

— Мне непонятно только одно. Какой вам прок от того, что моя дочь выйдет за господина де Круазеноа?

— Это — наше дело.

— Ведь на самом деле вас интересуют шестьсот тысяч франков приданого. Возьмите их и оставьте меня в покое.

— Господин граф, вы предлагаете часть вместо целого. Муж мадемуазель Сабины унаследует все ваше состояние до последнего франка.

— Берите все, но оставьте мне дочь.

— Чтобы вы, получив обратно свои бумаги, подали на меня в суд? Не выйдет, ваше сиятельство, не выйдет! А на мужа собственной дочери вы жаловаться не станете. Прощайте, господин граф.

Папаша Тантен направился к двери.

— Это еще не все, — сказал де Мюсидан.

Старик обернулся.

— Я могу поручиться за согласие свое и графини. Но я не знаю, что скажет моя дочь.

— А что она может сказать?

— Например, что ей не нравится маркиз де Круазеноа.

— Господин Генрих красив, умен, любезен.

— Но если она все-таки откажет ему?

— Мадемуазель де Мюсидан слишком хорошо воспитана, чтобы пойти против воли родителей.

Граф не сомневался в том, что он со всех сторон окружен шпионами Батиста Маскаро. Но о своем самоотверженном решении Сабина сообщила отцу с глазу на глаз. Поэтому он надеялся, что отвратительный посетитель не знает об этом.

— Нужно предвидеть все возможные варианты, — настаивал граф. — Моя дочь отличается твердым характером и привыкла к большой свободе. Она может отказаться выполнить волю родителей, поскольку собирается выйти замуж за господина де Брюле-Фаверлея.

Тантен подошел к несчастному отцу.

— Если мадемуазель Сабина не послушается, то вы позовете меня.

— И что же вы сделаете?

— Поговорю с ней пять минут.

— И убедите ее полюбить маркиза?

— Во всяком случае, после этого она согласится выйти за него замуж.

— Что вы ей скажете?

— Что она любит вовсе не барона де Брюле. Ей приглянулся совсем другой молодой человек.

Старик снова двинулся к двери.

Граф встал у него на пути.

— Вы не выйдете отсюда, пока не объясните этот оскорбительный намек.

Папаша Тантен остановился. Он понимал, что сказал лишнее и лихорадочно искал выход из положения.

— Я не имел в виду ничего плохого, господин граф и не хотел оскорбить вас. Прошу извинить меня.

Если бы эти слова произнес благородный человек, то разговор был бы окончен. Но Октавий де Мюсидан услышал их от подлого проходимца.

— Я требую не извинений, а объяснений, — холодно проговорил граф.