Рабы Парижа

Брюле-Фаверлей, действительно, был намного выше того мнения, которое сложилось о нем в свете.

После смерти дяди он завертелся в шумном вихре удовольствий, но скоро ему надоело это пустое и тревожное состояние.

Ему для счастья мало было прекрасных скаковых лошадей, побеждающих на скачках, актрисы-любовницы, стоящей двести луидоров в месяц и обманывающей его… Все это была мишура.

Легкомысленный с виду, он скучал по настоящему делу, которое высвободило бы его честолюбие, ум и энергию.

Он дал себе слово сразу же после свадьбы изменить образ жизни… И вот брак, которого он так сильно желал, стал невозможен!

В клубе все тут же заметили, что он взволнован. Это было так необычно, что несколько молодых людей, игравших в карты, подошли к нему, чтобы справиться о его здоровье. Справлялись также о здоровье его любимой лошади, готовившейся к скачкам.

— Шамборан совершенно здоров, — отвечал он и поспешил в маленькую комнату, где были письменный прибор и бумага.

— Что случилось с Брюле? — спросил один из игравших.

— Кто знает, он что-то пишет…

Действительно, он писал графу Мюсидану о невозможности своей женитьбы. И ему не так легко это было сделать.

Перечитав письмо, Брюле вынужден был признать, что в каждой его фразе сквозит ирония, в общем тоне сквозит досада, о причине которой его непременно спросят. Хорошо быть великодушным, когда великодушие не доставляет тебе столько боли!

— Нет, это письмо недостойно меня, — подумал Брюле и заставил себя переписать письмо, в котором основательно порассуждал о своих закоренелых холостяцких привычках и т. д.

Окончив этот образчик дипломатичности, он отдал его одному из клубных слуг, попросив его доставить письмо по адресу.

Брюле думал, что, выполнив этот долг чести, он вскоре обо всем позабудет и сердце его станет свободным. Но он ошибся. За картами он провел ровно четверть часа. За обедом, не чувствуя вкуса еды, не смог есть… Поехал в оперу. Музыка раздражала и действовала на нервы. Он поехал домой. Уже около года не возвращался он домой так рано…

Все время мысли о Сабине преследовали его. Каким должен был быть человек, чтобы она полюбила его? Он слишком уважал ее, чтобы дурно думать о том, кого она могла избрать. С другой стороны, он так много видел в жизни необъяснимых страстей… Даже очень опытные люди не застрахованы от ошибок, а что же можно сказать о молодой девушке!

— А если она ошибается? — думал барон. — Тогда я должен найти ошибку и открыть ей глаза.

Потом, как бы оправдываясь перед собой, добавил:

— А если он достоин ее, то… я могу помочь им…

Эта мысль ему понравилась.

Возможно, тут невольно примешивалось желание показать свое превосходство в глазах Сабины.

Во всяком случае, в четыре часа утра он все еще сидел в кресле перед погасшим камином и почти решил пойти взглянуть на Андре. Богатый человек всегда найдет повод посетить мастерскую художника. Что он там будет делать и о чем говорить, его мало заботило. Он доверял своему жизненному опыту. Решив так, он лег спать.

Проснувшись на другой день, он заколебался. Зачем ему вмешиваться? Но любопытство было сильнее его.

Наконец, в два часа он приказал подать экипаж и через несколько минут оказался на улице Тур де Оверн.

Мадам Пуальве стояла у ворот, облокотившись на метлу, когда его экипаж остановился у подъезда.

Достойная женщина была ослеплена.

— Вероятно, кто-то ошибся адресом, — подумала она.

Каково же было ее изумление, когда Брюле, выйдя из экипажа, обратился к ней:

— Господин Андре, художник, здесь…

— Да, он живет здесь, вот уже два года. Если бы все жильцы походили на него… Платит всегда вовремя… вежлив, любезен… Только вот барышня с Елисейских Полей… ах, молодость…

Она несла все подряд, стараясь получше рассмотреть обладателя столь чудесного экипажа.

— Покажите мне его мастерскую, — прервал ее барон.

— Конечно, конечно. Это на четвертом этаже — и направо, на дверях есть вывеска, но все равно я провожу…

— Не беспокойтесь, любезнейшая, я найду.

Брюле пошел по лестнице, а мадам Пуальве осталась на пороге с открытым ртом.

— Вот так история, — думала она, — такие блестящие господа приезжают к нему, а он сейчас какой-то странный. Вот уже четыре дня ему не носят обед, а он даже не спросил. Это не может так продолжаться. Надо заботиться о человеке, имеющем таких знакомых! Он ведь такой добрый и может помочь нам открыть табачную лавочку. Но что же это за знатный незнакомец?…

Она поставила метлу у двери, решив пойти расспросить лакеев.

Брюле-Фаверлей неторопливо взбирался по лестнице.

Добравшись до последнего этажа, он собрался постучать в дверь, на которой прочел имя Андре, но обернулся, услышав позади легкие шаги.

Он увидел молодого, очень смуглого человека высокого роста. Одет тот был в длинную белую блузу, какие носят орнаментщики во время работы. В руке тот держал оцинкованное ведро с водой.

— Господин Андре… здесь? — спросил его Брюле.

— Это я, милостивый государь.

— Я хотел бы с вами поговорить.

— Что ж, пожалуйста.

Сказав это, молодой человек открыл дверь и пригласил Брюле войти.