Рабы Парижа

— Возможно.

— Спасибо, побегу…

И, поклонившись хозяйке, он ушел.

— Нечего сказать, очень приятно в моем возрасте отмахать целую милю! Правда, сооблазнительно застать его врасплох. Спеши, Тантен!

Едва не сломав себе шею, обходя какие-то развалины трущоб, он вышел на улицу де Алуэт и, глубоко вдохнув, с удовольствием сказал:

— Здесь!

Он стоял перед трехэтажным домом. Двор был завален мусором. Забор наполовину сгнил. Дом казался необитаемым. Место было подозрительным настолько, что даже опытный и бесстрашный Тантен задумался.

Заблеяла привязанная к забору коза. Тантен решил все-таки войти. Внутренний вид дома вполне соответствовал его мрачной наружности.

Перед очагом стояла отвратительная грязная мегера. Лицо ее явно свидетельствовало об употреблении горячительных напитков в количестве, явно превышающем ее возможности. В руке ее была палка, которой она мешала угли. На очаге кипел горшок с какой-то снедью.

Тут же, возле очага, стояла железная кровать, на которой лежал худенький ребенок лет десяти. Ребенок был болен и стонал. Личико его резко выделялось среди грязных лохмотьев своей бледностью. Глаза горели лихорадочным огнем.

— Больно, больно… — плакал ребенок.

Старуха грозила ему палкой.

— Надо было больше приносить, тогда бы не били, — прошипела она.

— Отведите меня к маме, — плакал ребенок, — зачем вы меня забрали…

Тантен предупреждающе кашлянул.

— Кого вам? — зло крикнула она.

— Хозяина. Я хотел бы знать, когда он придет.

— Да почем я знаю! Это зависит только от него! Если вы по делу, обратитесь к Полюшу!

— Это кто такой?

— Учитель, — объяснила она.

— Где мне его найти?

— О, Господи! Наверху, в консерватории, — и глянув на кипящий горшок, грязно выругалась.

Тантен отправился искать лестницу, ведущую в "консерваторию". Одно название приводило в недоумение и вызывало смех.

Вскоре он нашел лестницу. Правда, безопасно по ней могли бы ходить только кошки. Старик сплюнул и пошел, старательно балансируя.

Чем выше он поднимался, тем явственнее слышались какие-то странные звуки. Скорее всего это походило на кошачий концерт или скрип несмазанной телеги.

Поднявшись, наконец, наверх, Тантен остановился перед дверью, висевшей на одной петле. Отворив ее, он очутился в комнате, которую старуха именовала "консерваторией". Громадный зал с пятью окнами. В трех стекла еще были. Два других были заколочены досками. Никакой мебели, кроме одного стула, на котором лежал хлыст, в комнате не было. Здесь стоял отвратительный запах.

Тантен увидел больше двух десятков детей. Страшно худые и оборванные, в возрасте от семи до двенадцати лет, забитые, запуганные, в лохмотьях, едва прикрывавших тело. Несчастные дети держали в руках жалкие подобия инструментов — скрипок, флейт, кларнетов…

Посередине зала стоял человек лет тридцати, длинный, худой и уродливый. Одет он был в шинель оливкового цвета и держал в руках скрипку.

Это и был Полюш, учитель музыки.

— Внимательно слушайте, — кричал он этой оборванной шеренге маленьких страдальцев, — и повторяйте за мной! Тебе начинать, Асканио!… Ну, все за мной!

И он запел, аккомпанируя себе на скрипке.

— Проклятие! — заорал он вдруг, — сколько раз говорил я тебе, чертенок…

Но чертенок указывал учителю грязным пальцем на постороннего в зале.

Быстро обернувшись назад, Полюш нос к носу столкнулся с Тантеном.

— Что вам нужно? Кого вы ищете? — спросил он довольно смущенно.

— Успокойтесь и продолжайте занятия. Мне нужен ваш хозяин. Я — один из его друзей. Мне надо ему кое-что передать по делу…

Полюш облегченно вздохнул.

— Присядьте, сударь, — обратился он к Тантену, придвигая ему единственный стул. — Хозяин скоро будет.

Но Тантен решительно отказался от стула и сказал, что он с удовольствием послушает урок стоя.

— О, — живо отозвался учитель, — урок уже закончен! Теперь старая Бютор даст перекусить моим пострелятам…

И, обернувшись к своей оборванной армии, закричал:

— Кладите инструменты и марш завтракать!

Дети кинулись к лестнице. Они надеялись, что занятый беседой учитель забудет о наказанных.

Но тот крикнул во все горло:

— Тетушка Бютор! Мореля не кормить! Ревулье — только полпорции!

Отдав эти приказания, он с чувством выполненного долга повернулся лицом к гостю.

— Я на сегодня свободен, — объявил он. — Беда с этими иностранцами! Приходится наказывать. А их с некоторого времени стали приводить все чаще. Хозяин считает, что они обходятся дешевле.

Хорош, что лицо Тантена наполовину было скрыто очками, иначе было бы заметно, как он был изумлен.

Эта отрасль "промышленности", построенная на страданиях детей, была для него новостью.

— Представляю, как вам тяжело, — обратился он к учителю.

— Одному Богу известно, — пожаловался учитель. — Патрон требует, чтобы я обучал их без нот, с голоса, как чижиков!

Тантен слушал со все возраставшим любопытством.

— Представьте! Приводят к вам оцепеневшего от страха, голодного ребенка, который в жизни не видел инструмента, а патрон требует, чтобы через две недели он уже что-то пиликал! Вот и приходится прибегать к помощи этого, — указал учитель на хлыст.