Рабы семьи Трок

Судя по шагам, звук которых отдаётся в ушах звоном, гость, которого явно никто не ожидал, миновал уже половину немаленького стола и направляется к… Лий скашивает глаза, чтобы уловить, как высокий мужчина расслабленной походкой доходит до того самого места по правую руку от главы, и, отодвинув стул, садится, откидываясь на спинку сильнее, чем это допустимо, если человек не желает прослыть хамом. Но именно хамом и неблагодарной сволочью, плюющей на благополучие и репутацию семьи и считают Астерги Трока. Как в самой семье, так и вне её.

Впрочем, он тоже никогда не нарушает тишины столовой. Молча принимает тарелку от мгновенно появившейся служанки и сосредотачивает внимание на еде.

Лий искоса смотрит на младшего брата мамы, отмечая, что на шее — едва ли не на горле! — небрежно прикрытой воротником-стойкой тёмного, совершенно недопустимого в этом помещении багрового тона свежий шрам. Гораздо более старый крестообразный давно уже побелевший шрам пересекает обращённую к ней левую щёку. Он частично скрыт длинной чёлкой, которую дядя наотрез когда-то, если верить тому, что рассказывала мама, отказался стричь, но достаточно заметен, чтобы… Лий чувствует, как по спине прокатываются ледяные мурашки. Только не определить — от которого шрама. Дядя усмехается, явно заметив… или почувствовав внимание. Лий поспешно опускает взгляд.

Как невежливо с её стороны!

Если это сейчас заметят мама или бабушка… папа, конечно, более снисходителен к подобному в силу того, что родился в побочной ветви семьи, но он тоже не будет рад тому, что она пренебрегает этикетом в подобном ничтожном случае. Но реакция мама будет гораздо хуже. Не говоря уже о бабушке. Лий сосредотачивается на рассматривании гобелена, каждая линия которого изучена настолько хорошо, что Лий сама может перерисовать эту сцену с точностью. И с закрытыми глазами. Но больше и смотреть-то не на что.

Почему дядя внезапно решил вернуться? Да ещё и к зиме? Он же всегда твердил, что ненавидит зимние горы!

Надо думать, у него в равнинах… или где он там проводит свою жизнь?.. начались проблемы… Лий горько усмехается и тут же стирает это выражение со своего лица. Недопустимо! Но…

Обидно. Обидно, что дядя появляется здесь, только если у него что-то не ладится.

Лий аккуратно отправляет в рот последний кусочек, промакивает уголки рта салфеткой и тихим голосом просит разрешения покинуть обеденный зал.

Позволение даёт дядя, как наиболее близкий к главе человек.

Лий бы предпочла услышать сейчас голос бабушки…

***

Алексей останавливается, переводя дыхание. И чувствует удовлетворение от того, что сегодня удалось пробежать на целый километр больше. И при этом поддерживать концентрацию… магии. Вот магию он не ощущает совершенно. Ни капли. Только какое-то странное ощущение то ли в районе солнечного сплетения, то ли… Алексей никак не может толком понять, где именно находится то странное, что время от времени просыпается в нём. Является ли это магией? Быть может. Эйн Иданнги утверждает, что у Алексея настоящий талант к магии… Ну… за неимением иных вариантов приходится с этим соглашаться, но Алексей не очень-то верит в то, что… Хотя и пытается удерживать это ощущение всё то время, пока бежит. Неизвестно, что там с магией, но вот выносливость тела постепенно увеличивается, что не может не радовать. Алексей с грустью вспоминает себя прежнего, способного преодолеть эти четыре километра за гораздо меньшее время и не задыхаясь, как сейчас. Но — дело наживное. Тем более — после бесконечных перетаскиваний камней, пусть и на тележке, положение уже хоть немного, но улучшилось. А теперь, когда эйн Иданнги то ли взял его в личные ученики, то ли что-то ещё в этом же духе — вероятно, будет ещё лучше. Если, конечно получится разобраться в этой самой магии…

Алексей подходит к перегораживающей дорогу скале, у которой обычно и останавливается. Здесь он пытается медитировать — в большей степени получается борьба с попытками тела провалиться в сон, но Алексей не теряет надежды — потом проводит час в попытках подняться на скалу без каких-либо подручных средств. Примерно на трети высоты каждый раз срывается. Уже и надоело…

Алексей открывает глаза спустя двадцать минут безуспешной медитации, во время которой он больше размышлял о том, чего же он хочет в дальнейшем, и… крыса сказала, что он идиот. В принципе, она постоянно так его называла — когда за глаза, когда и в лицо, но в этот раз, кажется, она была особенно зла. Тогда, когда он был в той… проплешине. Мол, бунтовать против рабства — глупость. Нет, если крысе нравится прислуживать… Только вот правда в том, как ни противно признавать, что своими попытками бунтовать он делает хуже только себе. Ну, ещё и крысе, конечно, что не может не радовать — Алексей ухмыляется, думая, что факт родства между ними, от которого его воротит, изрядно портит ей какие-то там планы. Но только ради желание устроить подлянку уже бывшей начальнице всё же не стоит гробить самого себя. Так что придётся хотя бы на время смириться со статусом раба.