Рабыня благородных кровей

— Вроде, деревья, — неуверенно сказала Анастасия, и тут её осенило: Деревья они собираются сталкивать в ров! А вы что будете делать?

— Князь уже распорядился, — брат кивнул туда, где в окружении дружинников стоял Всеволод. — За выступами стен стоят с десяток лучников.

— Кажется, и они своих лучников приготовили, — заметил Владимир, и сестра подивилась зоркости его глаз.

— Лучники едут на телегах?

— Нет, конечно. Они прячутся за телегами. Надеются, мы станем разглядывать деревья и не заметим мелькающих за повозками ног.

Владимир на полуслове прервал разговор и кинулся к князю, который с тревогой вглядывался в приближающиеся повозки — тоже заметил лучников.

К Анастасии подбежал запыхавшийся Любомир.

— Быстрее! Скажи женщинам, пусть зовут на помощь холопов, да все, куда может долететь стрела, обольют водой!

— Зачем? — не поняла она.

— На будущее, — строго предупредил Любомир, — чтобы указания исполняла без рассуждений. Как сестре скажу: наши воины считают, что нехристи станут метать огненные стрелы.

Он побежал прочь, и Анастасия спустилась со стены.

Женщины деловито взялись исполнять наказ. Тех, кто ещё отсиживался в теремах да избах, стали вызывать на подмогу, а чтобы дело пошло быстрее, боярыня Милонега велела своей дворовой девке бить в стоявший на площади вечевой колокол.

Та от усердия стала так дергать за веревку, что мужчины-дружинники всполошились: не объявился ли неприятель внутри города!

Но всех, кого надо, подняли, и все вокруг водой залили, ровно ливень недавний и не кончался.

В это время телеги подъехали ко рву, и какие-то люди в одеждах, непохожих на монгольские, начали сталкивать в ров деревья. Рой стрел слетел с городской стены, и большинство из сгружавших свалились подле колес будто подкошенные.

— Не стреляйте! — диким голосом закричала Анастасия, как раз взошедшая на стену. — Это же рабы, не стреляйте!

Но было уже поздно. Разглядели, конечно, что люди эти безоружные. Стыд-то какой — стрелять в безоружных!

Командир лучников остановил своих стрелков. Он скосил глаза на Анастасию — женщина вмешалась не в свое дело! — но промолчал. Своим приказал только:

— Схоронитесь!

И вовремя. Монголы, обозленные стрельбой, тоже стали пускать стрелы из-за телег с деревьями. Не то чтобы они жалели убитых рабов, но кто же вместо них станет сталкивать в ров деревья или закрывать их своими телами?!

Несчастные рабы, подгоняемые монголами, стали сбрасывать деревья в ров, приготовившись к смерти, но русские больше не стреляли.

Вдруг один из рабов с цепями на ногах поднял голову и закричал по-русски:

— Не жалейте нас, робяты, стреляйте! Хоть и не своей волей, а врагу служим! Лучше смерть, чем собачья жизнь!

— Наш, русич! — заговорили между собой защитники города.

Кто-то, вглядевшись, пробормотал:

— Мать моя, да у него ноздри вырваны! Видать, в побег ударялся!

Всеволод стоял и вместе с другими смотрел, как монгольские телеги, кое-как освободившись от груза, развернулись и поспешно покатили прочь. На дне их, укрытые щитами и телами рабов, лежали вражеские лучники.

— Князь Всеволод! — вдруг услышал он голос жены и, обернувшись, увидел, как она подошла к городской стене в сопровождении двух холопов, которые несли огромную, накрытую белым рядном корзину. В холодном осеннем воздухе был виден шедший от неё пар, который щекотал ноздри аппетитным запахом. — Дозволь защитников города пирогами угостить!

Всеволод хотел напуститься на непокорную жену. Разве не он запретил ей появляться здесь? Но посмотрел на посветлевшие лица окружающих и кивнул:

— Дозволяю!

Князю было не по себе. Он оттого запрещал Ингрид сношения с горожанами, что не хотел её нечаянной встречи с Анастасией.

Он тяжело привыкал к мысли, что бывшая жена потеряна для него навсегда. Но, как водится, не хотел до поры, до времени терять и нынешнюю. И он побаивался, что она узнает о его — месяц назад — посещении дома Астахов.

Анастасия тоже обернулась посмотреть на Ингрид. Прежде ей казалось, что та, которая заняла её место, должна быть много хуже, и она думала, что Всеволод скрывает жену, стесняясь её невзрачного вида.

Красота Ингрид ошеломила её. Анастасия на миг даже забыла, что у неё есть Аваджи, и что она сама оттолкнула Всеволода. Женитьба его на такой красавице показалась ей чуть ли не предательством. Спасибо, вовремя опомнилась: ведь Всеволод умолял о любви её, Анастасию, при такой-то красивой жене.

Думать так было грешно, но думалось. Случилось это всего месяц назад.

Жила Анастасия, как и прежде, в родительском доме, в своей ещё девической светлице. Дети её не обременяли. С Владимиром возилась нянька, а Ойле отдали кормилице, перетянув Анастасии грудь.

Боярыня Агафья верила, что Анастасия опять выйдет замуж — не оставаться же одинокой в восемнадцать лет! А значит, не след самой детей кормить — знатной женщине грудь положена упругая. Для кормления кормилицы есть!