Рабыня ищет хозяина, любовь не предлагать (СИ)

— Вы же понимаете, что мой напарник не виновен? Его подставили! — вопрошал я у начальника полиции, пряча в карман удостоверение и боевой артефакт, которые он мне вернул.

— Работайте, мистер Стейнсон, с подозреваемым разберутся ваши коллеги.

— Но он же не виновен! Это огромная ошибка! Он мой напарник и в деле с самого начала, он мне помогал…

— К сожалению, сейчас это играет против него, — тяжело вздохнул начальник полиции. — Я не могу просто отпустить подозреваемого, который сам подставляется: он не имеет нормального алиби, был на месте преступления, имел связь с жертвой и даже сам вызвал ее на встречу…

— Он не вызывал!

— Но все так выглядит. Найдите настоящего убийцу, и мы сможем отпустить вашего напарника. Пока же я могу только обещать, что буду оттягивать судебное разбирательство, насколько это возможно.

— Какой суд, дело еще не раскрыто?!

Начальник полиции смерил меня мрачным взглядом:

— Идите работать, следователь Стейнсон, идите работать…

Мне ничего не оставалось, как послушаться.

После приказа начальника городской стражи меня не только восстановили в должности, но и ввели в состав группы по расследованию серийных убийств. Как раз вовремя, чтобы я мог присутствовать при обыске вещей убитой и опросе ее служанок.

— Госпожа так горевала, так горевала в последние дни, — плача, отвечала на вопросы горничная, подтверждая версию Лейва, что это он бросил любовницу. — Я не знаю, почему, — быстрый опасливый взгляд на дверь, — но она часто плакала. А еще писала много писем, отправляла посыльных. А потом снова плакала.

— А ответы получала? — уточнил Вигбьорнсон.

— Нет, господин, посыльные возвращались без ответа.

— Капитан, — поправил он.

— Да, простите, капитан, — она сделала книксен. — И в тот день… ну, когда… — девушка всхлипнула, — ей тоже принесли записку. Тогда она обрадовалась, перестала плакать. Велела подать ее любимое платье, долго красилась и заплетала волосы. Много раз перечитывала то письмо.

— А вы видели письмо? — хмуро осведомился капитан Вигбьорнсон.

— Нет, что вы, капитан, как можно заглядывать в вещи хозяйки?! — возмутилась девушка так неестественно, что сразу стало понятно, что она врет. Впрочем, это ничего не меняло.

Наконец, я смог получить полный доступ к последним материалам, в том числе и прочесть ту записку, которую миссис Кьеллсон сжимала в руке в момент смерти. Это был небольшой листок линованной бумаги, аккуратно обрезанный ножницами с одной стороны, с написанным на нем стихом. Он был озаглавлен «К Каисе» по имени жертвы, а далее в поэтическом виде восхвалялись прелести женщины. В последнем же абзаце поэт описывал, как счастлив был бы видеть ее ночью «в аллее, где зеленеют вечные дубы» и «где я впервые был сражен любовью» — конкретное указание на место, да время было иносказательно указано «когда от времени дневного останется лишь пара из частей» — то есть в десять двенадцатых*. И текст этот был написан рукой Лейва, и магическая экспертиза подтвердила следы его ауры, да и стиль стихов знаком… только вот мой напарник, хоть и поэт, всегда был точен в своих метафорах, не добавлял ничего «для красного словца». Почему же тогда в этом стихе, которым он вызвал любовницу на встречу «зеленеют дубы»? Осень на дворе, листья давно пожелтели и опали.

А вот лист бумаги, на которой был написан текст, навел меня на кое-какие мысли. Формат был знакомый, да и бумага… желтоватая в тонкую голубую полоску. Нет, Лейв был совсем не таков. Я знал давно все уловки этого ловеласа, письма для своих любовниц он писал совсем в другой манере: не карандашом на желтой бумаге с помарками, а на чистом большом листе, каллиграфически вырисовывая каждый завиток перьевой ручкой. Не потому что ему так самому это нравилось, а потому что «женщина должна чувствовать твое внимание даже в мелочах».

Поэтому, вернувшись в наш кабинет, я в первую очередь обыскал стол Лейва. Конечно, его уже обыскивали до меня, но вряд ли кто-то знал, что искать. Однако, ни в знакомом ящике, ни в других заветной черной книжечки, в которую обычно Лейв записывал свои стихи, я не обнаружил. Аккуратно расспросил следователей из группы, но блокнот они не изымали как доказательство. А ведь это могло бы стать уликой против Лейва, если лист вырезан именно из этой книжки, но нет.

Это вновь навело меня на мысли, что в офисе полиции есть крот. Все слишком гладко складывалось, чтобы можно было организовать это извне. Нет, нужно было быть знакомым с Лейвом, знать о его любовнице и о стихоплетстве, выгадать момент и украсть блокнот… кто же был способен на это? И тот рядовой, который передал Лейву приказ о вызове на место преступления, кто он?

В следующий раз выбив встречу с напарником, я задал ему эти вопросы:

— Ты не вспомнил, кто передал тебе приказ?

Он грустно покачал головой:

— Да они все на одно лицо, я никогда не вглядывался! Да еще и в ту ночь так замучился…

— И все же постарайся вспомнить.

— Я все время об этом думаю, но…

— А твой блокнот, где он хранился?

— Блокнот? — он удивился.

— Да, тот, где ты записывал свои стихи — черная книжица. Обычно ты хранишь ее в ящике стола?