Рабыня Малуша и другие истории

Остаток дня прошел в тягостном молчании. Обычно шумливые ребятишки забились на печи и сидели тихо, словно мыши. А когда легли спать, взрослые никак не могли уснуть, – в головах постоянно ворочались тяжелые, словно булыжники, нерадостные мысли.

Утро принесло новую напасть. Услышав тележный скрип, Прокопий вышел из избы. В его сторону ехали две пустые подводы, а впереди их степенно шествовал староста Фома Фомич.

У избы Нестериных обоз остановился, староста подошел к Прокопию и, не глядя на него, произнес:

– Вот какое дело, Прокопий. Барином велено взять с тебя оброк не с числа работников, а с числа едоков. Так-то вот…

Мужик даже задохнулся от неожиданной вести.

– Да как же так? У меня их семеро по лавкам. Чем я их кормить буду? – оторопело произнес он.

– Не знаю, – вздохнул староста. – Велено так…

Услышав эту новость, на улицу высыпало все семейство, ребятишки заревели в голос, а Василииса кинулась старосте в ноги и, обвив его сапоги, заголосила:

– Не погуби, родимый. Вымрем до единого с голодухи, чем мальцов-то кормить станем? Пожалей сиротушек, ай ты нехристь…

Фома Фомич отступил было назад, но и Василиса ползла за ним, цепляясь за ноги и продолжая вопить. Глядя на разметавшуюся мать, ребятишки заревели еще пуще, а Прокопий сжал кулаки и шагнул было к старосте. Но отец повис на нем, уговаривая:

– Не замай его, он такой же подневольный, как и мы.

В это время из избы вышла Варя. Лицо ее было белым, как снег, взгляд какой-то отсутствующий. Подойдя к старосте, она тихо, но твердо, сказала:

– Оставь нас. Я пойду к барину.

Мать тут же замолкла, глядя снизу на дочь.

– Доченька, – только и смогла проговорить она.

Варя тем временем обошла старосту и медленно направилась к господскому дому.

– Господи, да что же такое деется? – пробормотал, осеняя себя крестным знамением, дед.

Фома Фомич, играя желваками скул, замер, глядя вслед девушке, а потом снял картуз, молча махнул рукой возчикам – уезжайте, мол, и также молча побрел к своей избе.

Семья смотрела вслед Варе до тех пор, пока она не скрылась за последней деревенской избой. После этого, не сговариваясь, все пошли в дом и сидели тихо, – говорить было не о чем.

Уже вечерело, когда сидевший на завалинке Прокопий увидел медленно возвращающуюся дочь. Головной платок она держала в руках, волосы были растрепаны…

– Возвертается, – почты простонал он и начал было приподниматься, но Василиса сердито сказала:

– Сиди, здесь мать нужна.