Рабыня Вавилона

Перед ней, ожидая дальнейших приказаний, стоял юный еврей в плоской шапочке и грубом хитоне; за широким поясом жрица заметила рукоятку ножа. Юноша смотрел на нее, как на чудо света, и отвел глаза лишь тогда, когда она нахмурилась.

Анту-умми протянула ему завернутую в льняной лоскут табличку.

— Вот это, — проговорила она, — ты должен доставить в царскую канцелярию. Это важно. Как только письмо попадет к царю, такое начнется, ой, ой, — жрица прищурилась. — Постарайся выйти незаметно, никто, повторяю, никто не должен тебя видеть. Я щедро оплачу твою услугу. Держи!

Юноша взял сверток. Его горячие пальцы коснулись ее ладони. Анту-умми отдернула руку.

— Я.дам тебе восемь сиклей, — быстро сказала она. — Купишь себе новое платье и барана.

Еврей поклонился:

— Хорошо, госпожа. Я все сделаю.

— Смотри же, не обмани меня, — жрица ткнула указательным пальцем ему в грудь. — Не обмани, иначе я душу из тебя вытрясу. Ты меня не знаешь.

— Я все сделаю, — повторил юноша.

— Как вернешься, зайди ко мне. Я буду ждать. Стукни один раз, я сплю чутко. Ступай. Да, и скажи на кухне, чтобы принесли ужин и умыться.

Он поклонился и собрался идти.

— Письмо-то спрячь под одежду, умник! — крикнула она вдогонку и скрестила на груди руки.

Ужин принесли довольно быстро. Анту-умми не спеша поела, доставая щепотью тушеную чечевицу с овощами из маленького горшка. Вот и все, теперь можно покинуть столицу — возлюбленный город царя, гордость и красу царства, о котором она столько мечтала, — до следующего года. «Я все сделала правильно, и ты, верховный жрец Мардука, еще наплачешься кровавыми слезами. Ах, Варад-Син, Варад-Син, что ты сделал со мной… так ведь и я в долгу не осталась. А мальчик мой все равно будет служить во дворце, чего бы мне это ни стоило».

Анту-умми вздохнула и поднялась из-за стола. Она, оказывается, замечталась, а между тем прошел двойной час ночи. Она откинула крышку сундука, порылась в нем и достала маленький сундучок, искусно сплетенный из тростника; там-то в полотняных мешочках и лежали деньги. Жрица отсчитала восемь сиклей, подержала на ладони и добавила еще один. Красивый еврей, очень красивый. Она закусила губу. Нет, нет, она здесь, не для этого. Да и что он такое — мальчишка, раб. «Тогда за что девятый сикль? — спросила она себя и усмехнулась. — За взгляд, за то, что едва дышал, стоя передо мной. Пусть раб — какая разница! А ты, жрец, будь проклят. Ты не способен так чувствовать женщину!» И она вытряхнула на ладонь еще сикль.

Анту-умми так и не уснула. А когда в дверь коротко стукнули, пошла открывать.

— Нет, я не хочу, чтобы ты разговаривал со мной так! Ведь я твоя жена! — кричала Иштар-умми, хлопая бронзовым зеркалом по подушке. — Я твоя жена! Я люблю тебя! Я хочу знать о тебе все и желаю только добра!

Раскрасневшийся Адапа стоял перед ней, скрестив руки. Это был уже не первый каприз Иштар-умми. Она привыкла получать все, а если не удавалось сразу, начинала кричать. Нет, она была не глупой девушкой, Адапа признал это сразу. С ней интересно бывало поговорить, но ее истерики губили все хорошее, что только-только начало зарождаться между ними.

— Надеюсь, ты желаешь добра, — отвечал Адапа. — Но это не дает тебе права… не дает права…

— Что?

— Лезть в душу, Иштар-умми, — закончил Адапа.

— Адапа, милый! — глаза ее наполнились слезами. — Ведь мы только-только стали жить вместе. И вот ты уезжаешь. А я хочу, чтобы ты был со мной. Я, я, я ребенка хочу!

Адапа оторопел. У него вдруг похолодели руки. Он даже не думал об этом, но слово было произнесено его женой, и он вдруг с ужасом понял, что женитьба — не сон, не приятные минуты на ложе с этой красивой девушкой, что все всерьез и надолго, навсегда.

— Успокойся, — холодно сказал Адапа, — ты знаешь, я еду во дворец. Мне необходимо закончить курс обучения. Только так я смогу начать посещать школу Эсагилы.

— Ты бежишь от меня! — крикнула Иштар-умми и бросилась ничком на подушки.

— Нет, просто у меня дело.

— Бежишь! Бежишь! Что скажут люди? Гости не доели еще свадебные пироги, а я уже сижу одна.

— Я приеду вечером.

— Ты бежишь!

Иштар-умми залилась слезами. Он наклонился и поцеловал ее мокрые щеки. Очень красивая девушка, подумал он, но гримаса плача безобразит даже таких.

— Если ты говоришь, значит, так оно и есть, — проговорил он и вышел из комнаты. Во дворе, садясь в повозку, он слышал ее яростные вопли.

Адапа не лгал своей жене, говоря, что отправляется в дом табличек. Но была и другая цель, с которой он катил по кварталам Вавилона к дворцовому комплексу. Ламассатум говорила, что господин ее, высокопоставленный писец, живет во дворце со своей семьей и слугами, и теперь, приближаясь к его стенам, Адапа думал о том, что его возлюбленная находится сейчас там, в чреве гигантского сооружения. Каждая минута приближала его к ней, и все же Ламассатум была бесконечно далека. За истекшие дни он стал старше на жизнь, а Ламассатум, юная, будет властвовать над ним век, никогда не изменяясь.