Рад, почти счастлив…

Несколько разномастных дворовых собак облаяло его из-за ограды. Иван старался различить среди них Петровну и Жучу. Жучи не было. А на Петровну претендовали две очень похожих псины. Надо было только разглядеть – у которой драное ухо.

Иван решил подождать. Он надеялся, что придёт женщина в шубе. То есть, без шубы, конечно, но та самая. «Всё-таки, утро, – рассуждал он. – Люди идут на работу, по дороги заносят остатки ужина».

Но женщина не пришла. Зато прискакал парнишка на костылях, ровесник Кости.

– Не знаешь случайно, а какая из них – Петровна? – спросил Иван, кивая на двух одинаковых рыжих собак.

– А вы по какому поводу? – вопросом на вопрос ответил паренёк, и во взгляде его была сотня причин для недоверия.

– Да ни по какому, – сказал Иван. – Я тут был в феврале. Мне одна женщина, в такой большой шубе, коричневой, показывала рождественские ясли. Там, под тополем.

– Это Жучины! – сразу догадался его собеседник. – Жуча весной облезла и сдохла. Мы её лечили – без толку. Она уже старая была.

– Очень жалко, – сказал Иван.

Парень взглянул на него пристально, как-то насквозь. Вдруг его собранное лицо распахнулось улыбкой.

– А! – воскликнул он, чуть не подпрыгнув на своих костылях. – Я же вас знаю! Мне Надежда Васильевна рассказывала! Эта, которая в шубе. И тётя Света из «мороженого». У нас про ваши пельмени легенда ходила! Вот, говорят, нахальный гражданин! Разморозьте, мне, говорит, пельмени! А? Вы? – смеялся он. – Ну, раз вы – тогда нате, помогите! – и он протянул в растерянные руки Ивана пакет. – Вот сюда им насыпьте, в корытца. А Петровна – это вон та, с драным ухом. Да не бойтесь, тут ничего грязного. Это сухой корм, и макароны совершенно свежие, мама варит.

– Где тебя угораздило? – спросил Иван, высыпая корм. – На доске или на велике?

– Да нет! Это так, для маскировки! Они мне не нужны, – он прислонил костыли к забору и сел на корточки рядом с Иваном. Собаки, столпившиеся у мисок, накрыли его с головой. Отбившись кое-как, он продолжал. – Я вообще подхрамываю, такая у меня болезнь детства. А тут – Катерина! Не видели? Она теперь здесь часто. Может я не прав, но вот так сразу явиться с моей шикарной походкой как-то мне было, знаете… А так – считайте, у меня перелом! Перелом ведь – не болезнь. Ну, грохнулся, с кем не бывает! Мне надо, чтоб она меня восприняла без предвзятости, а потом – уже не важно. Если да – то да.

– Значит, вводишь в заблуждение?

– Наоборот. Хочу, чтобы было честно. Правда о человеке ведь не в ногах!

– Это так, – кивнул Иван.

– Меня из наших ещё никто не выдал, – прибавил паренёк, взглядывая внимательно на Ивана.

Иван не знал – верить или нет такой нелепой, несвоевременной откровенности? Или у них тут свои законы? Он чувствовал, что забрёл ненароком в какую-то новую воду. Если сейчас убежать, – подумал Иван, – ещё можно остаться дома. Но бежать не хотелось. Как будто ласково и твёрдо ему сказали: вот твоя служба, приглядывайся. Конечно, никаких загранпоездок – увы. Домоседство тоже придётся умерить. Зато у тебя будет много улиц, дворов, домов, зверей, людей. Вот увидишь – тебе понравится!

Наевшись, четыре псины – две Петровны и два худеньких, уже взрослых щенка, полезли ласкаться к хозяину. «Отстаньте! – говорил парень. – Фу! Хорошие, хорошие!» – и гладил их морды. И словно бы дуло февральским ветром, талым снегом.

– Слушайте, а вы не за щенком? – спросил он Ивана. – Хорошие щенки, классные! В июле одного девчонка взяла. Я её через Интернет нашёл – оказалось, рядом живёт. Ещё два осталось. Возьмёте?

– Да нет, – сказал Иван, поднимаясь. – Я, наверно, рано пришёл. Мне ещё надо завершить…

– Ну давайте, – вдруг обиделся парень. – Успехов. – И, схватив свой реквизит, лихо ускакал по дорожке.