Рад, почти счастлив…

Оставшиеся день и ночь уже не имели значения. Они провели их в согласном блуждании по окрестностям, безо всяких бесед.

Во время прогулки по городу у одной из лавочек Андрей остановился и спросил, не желает ли его друг самостоятельно выбрать что-нибудь к ужину. Из дверей пахло корицей, кофе, сливочным кремом. Иван понял и послушно вошёл. Андрей остался на улице.

То, что, войдя, Иван увидел за прилавком, поразило его. Перед ним цвёл сюжет Возрождения, «чистейшей прелести чистейший образец». Андрей был прав: в данном случае, внутреннее содержание девушки не играло никакой роли, с лихвой окупаясь внешним. Это была та самая, нежная и набожная, возвышающая зрителя красота, с которой Рафаэль писал Сикстинскую Мадонну, какою болел Пушкин.

Иван взглянул мимолётно и, развернувшись, ничего не купив, вышел.

Через несколько часов, когда Андрей, перекрыв водопровод и проверив, везде ли выключен свет, запирал дом, Иван сказал:

– Всё-таки странная у тебя дача! Почему-то я не верю в неё. Я так думаю – это тебе приснилось.

– Может, ты и прав, – отозвался Андрей. – Поживём – увидим. – И, подхватив рюкзачок, спустился в сад. Иван пошёл за ним.

За калиткой ещё постояли – разглядывая через деревья светлую полосу моря, затем вышли на вертикальную улочку и двинулись в обратный путь.

В аэропорту они простились. Андрей возвращался на работу в Париж. Иван – через Франкфурт – в Москву.

Свои путаные впечатления он решил пока не разбирать, а отдаться целиком возвращению, риску посадки в снежную муть столицы.

* * *

Самолёт проплыл над ёлками и приземлился почти беззвучно. Выйдя из здания аэропорта, Иван задохнулся от холода. «Вот это да!» – подумал он и покосился на сумку – не надеть ли под куртку свитер? Мама ещё не приехала за ним. Он позвонил – Ольга Николаевна была в дороге. У остановки Иван встал под редкий снег, в дырявых тучах увидел крохотные московские звёздочки, и его развезло. «Дома!» – почувствовал он с нелепой гордостью за дурной пейзаж, мелкие звёзды, и безобразие климата. Он стоял, улыбаясь, проникаясь блаженством свидания, и ему хотелось спеть – что-нибудь народное, и съесть – чёрного хлеба! – и выпить, и всю дорогу пройти пешком.