– Не только видел сам, но еще получил от него в дар ту же сверхъестественную силу, какой обладал он сам!
– Значит, и ты можешь заставить дурру вырасти и дать плод за один час?
– Да, даже в несколько минут, если только захочу! Все негры повскакали со своих мест и обступили карлика; самое напряженное любопытство читалось на их лицах.
– Отец, – сказал Шаака, – вот семена дурры, пусть они произрастут и дадут плод!
– Для этого мне нужно, чтобы вокруг меня было не менее двадцати человек, обиженных судьбой и людьми!
– А кто они, эти обиженные?
– Поищи, сын мой, поищи!.. Лица у них не белые!
– А-а! понимаю, – воскликнул Шаака, это – черные!.. Позовите наших братьев, – приказал он, указав стоявшим подле него товарищам на казарму, где находились остальные.
Не прошло и минуты, как число зрителей, необходимое, по словам Каддура, для осуществления его фокуса, уже собралось у веревки, служившей оградой. Тогда карлик стал отступать, пятясь до середины площадки, дав знак неграм хранить полнейшее молчание, не шевелиться и не перешептываться между собой. После этого, достав из-под складок своей одежды ту палочку, над которой он так часто трудился, он стал потрясать ею в воздухе над своей головой, шепча какие-то таинственные слова, потом начертал на земле большой круг, а в самом центре его присел на корточки и вырыл пять или шесть ямочек своей маленькой палочкой. В эти ямочки он положил зерна дурры, полученные им от Шааки, и накрыл каждое из них небольшой пригоршней земли, смоченной собственной слюной.
Была ли у него во рту какая-нибудь особая, ему одному известная трава или какой-нибудь секретный состав, этого, конечно, стал бы доискиваться доктор Бриэ, если бы он присутствовал при этом диковинном опыте, но, к несчастью, свидетелями этого фокуса были одни только чернокожие воины, простодушные и легковерные, как дети, следившие с напряженным вниманием и затаенным сердечным трепетом за всеми манипуляциями факира.
Между тем Каддур, поднявшись на ноги, снова принялся размахивать своей маленькой палочкой, описывая ею круги над кругообразной бороздой своего посева и бормоча какие-то непонятные формулы, возгласы и слова.
По прошествии нескольких минут земля над ямочками, в которые вложены были семена, стала немного подыматься, и из этих маленьких возвышенностей стали показываться молодые зеленые ростки. Ростки эти стали почти незаметно увеличиваться, развиваться, вскоре приняли вид молодых тростинок и менее чем за десять минут, достигли высоты двадцати сантиметров.
В этот момент чернокожие воины, будучи не в силах долее сдержать свои чувства восторга и удивления, стали выражать их громкими криками одобрения. Однако Каддур одним жестом заставил их смолкнуть и продолжал свои заклинания. Дурра между тем продолжала расти и подыматься и вскоре стала выше головы карлика, который теперь уже стоял на ногах. И вот на каждой ветке стали показываться завязи, которые минуту спустя стали набухать и затем распускаться роскошным цветком и превращаться в плод.
– Шаака! – обратился вдруг к нему карлик, – хочешь ты видеть того человека, которого ты более всего ненавидел в своей жизни?
– О, он уже давно умер! – возразил с торжествующим смехом молодой вождь.
– Мне это хорошо известно. Ты думаешь о сыне Зебэра, которого башибузуки обезглавили три года тому назад!
– Отец! – воскликнул в умилении Шаака, – ты читаешь и мысли человека!
– Я, кроме того, могу вызывать мертвых… и вот, если ты хочешь, то сегодня вечером я покажу тебе Сулеймана, сына Зебэра, того самого, который ради развлечения жестоко сек вас при своей жизни. Он скажет вам, как теперь страдает в стране вечных мучений, и будет просить у вас прощения в своих великих проступках и преступлениях!..
– Да, отец, хочу!., и все мы хотим этого! – воскликнул Шаака за себя и за своих товарищей, и нервная дрожь пробежала по всем его членам при мысли, что он очутится лицом к лицу с мучителем своим, отравившим ему дни его детства.
– Так вот, сегодня вечером, в тот час, когда Луна скрывается за холмами Дарфура, пройдите все мимо моего окна, и вы увидите в нем Сулеймана!
Только Каддур договорил эти слова, как на площадке показался Виржиль. Едва успели черные воины метнуть в сторону вновь прибывшего тревожный взгляд, как всходы дурры бесследно исчезли, сорванные, смятые и запрятанные в складках одежды фокусника. А сам карлик, безмолвный и неподвижный, стоял, погруженный, по-видимому, в свою обычную задумчивость.
Но уже сами позы сгруппировавшихся вокруг веревки-площадки, предназначенной для прогулок карлика, тревожный и растерянный вид всех этих подвижных чернокожих физиономий достаточно ясно говорили Виржилю, что произошло нечто необычайное в его отсутствие. Однако он был достаточно благоразумен, чтобы не подать даже и вида, что заметил что-нибудь.
Отведя, как всегда, Каддура обратно в его тюрьму, он, не сказав никому ни слова, удалился, расставив часовых по местам, но при этом дал себе слово строже присматривать за карликом, и действительно сдержал это слово.