Радда-Бай: правда о Блаватской

Разумеется, Елена Петровна согласилась, тем более, что этот добрый и щедрый друг (чтобы не прерывать ее занятий) требовал, чтобы она переезжала к нему со всем штатом индусских и британских секретарей и тех друзей, в доме которых она жила в Лондоне. В то же время полковник Олькотт должен был воспользоваться этим случаем для собрания в Эльберфельде съезда немецких теософистов, для сформирования правильно организованной германской ветви Теософического Общества.[67] Одним словом дом Гебгардов в Эльберфельде на несколько месяцев превратился в теософический европейский центр, куда к Елене Петровне, усердно лечившейся, съезжались последователи ее учения со всех сторон, не исключая и России, представителями которой были фрейлина У. Н. Глинка, романист Вс. С. Соловьев[68], Г. А. Цорн и г-жа Гемерлей из Одессы и оттуда же приезжавшая, единственно ради племянницы своей, а отнюдь не ради теософии, Н. А. Фадеева.

Почти все гости и все домашние г. Гебгарда описывали устно или печатно множество приключившихся там «феноменов».

В особенности появление писем Махатм[69] Мории и Кут-Хуми, в которых всегда находились прямые ответы на тему разговоров, в данную минуту занимавших присутствующих…[70] Повторять все чудеса, описываемые лицами, в разное время окружавшими Елену Петровну Блаватскую, невозможно. Да по-нашему и совершенно излишне, так как не в них суть и задача ее стремлений. Хотя она и, в особенности, те, которых она взяла своими «учителями», и прибегали, если верить рассказам ее приверженцев, к фактическим демонстрациям «тайных сил, сокрытых в природе и в духе человека» (как определяют источники этих необычайных проявлений сами теософы). Но они прибегали к ним лишь ради того, «чтобы привлечь внимание материалистов, отвергающих всё; чтобы заставить их задуматься, понять, что есть силы превыше немногих, ведомых человечеству, и возбудить в них большее желание развить духовную сторону своего бытия — «самосовершенствоваться».

В борьбе с материализмом, — с нравственными язвами эгоизма и разврата, порождаемыми безверием нашего времени, в посильной помощи нуждающимся, — состояла главная и единственная цель трудов Е. П. Блаватской и задача всех последних лет ее жизни.

VII

Пока основатели Теософического Общества находились в Европе, их недруги в Индии не дремали. По инициативе шотландского иезуита Паттерсона[71] там разыгрался целый заговор. Подкупленная им бывшая экономка Блаватской и муж ее столяр, которым ею были поручены вещи в Адьяре и некоторые поправки в ее комнатах, — люди, которых она буквально спасла от голодной смерти, — смастерили такую канитель подложных писем и столярных сооружений, будто бы предназначенных для будущих обманов, что они послужили к вечным на нее клеветам недоброжелателей ее.

Сколько бы потом ее сторонники ни печатали опровержений, как решительно и ясно ни доказывали фальшь и нелепость этих обвинений, всю недобросовестность действий Лондонского Общества для психических исследований, напечатавшего свой обвинительный «отчет», основываясь на показаниях лишь одного человека, не позволившего даже сличить почерка фабрикованных писем с подлинным почерком Елены Петровны, ничто не помогло снять с нее позорного обвинения.

Почему? Потому, вероятно, что большинство протестов, доказывавших всю нелепость обвинения Блаватской в таком, например, полоумии, как заказывание обманных, потайных сооружений в своем доме во время своего отсутствия. Или такой несостоятельной клеветы, как подделка будто бы ею самою сфабрикованных писем Радж-Йогов, писем, писанных на всех языках, из всевозможных мест земного шара и получаемых везде при ней и без нее[72], никогда почти не находили места в сторонних журналах, а почти исключительно оставались в органах теософических. Отчет же Общества для психических исследований (враждебного Теософическому Обществу) получил широкое распространение на всех языках[73]. Когда же и где не преобладала клевета и злоба людская над справедливостью и правдой?.. Учением теософистов, благотворительными делами общества, созданного Е. П. Блаватской, ее учеными трудами и ее нравственными задачами интересуется малое меньшинство, а у нас в России почти никто. Такими же живыми, сенсационными рассказами, как воспоминания г. Соловьева о знакомстве его с покойной Е. П. Блаватской, кто не поинтересуется? Кто не посмеется его веселым разоблачениям? А, смеясь, кто же станет допытываться до его мотивов? Разбирать правду ли он говорит?.. Кому какое дело до того, сколько выстрадала Блаватская от таких, в сущности, несостоятельных нападок ее зложелателей. Смех, хотя бы и ложный легче распространяется между людьми и лучше запоминается ими, чем скучная, никому не интересная правда.[74]