Ради милости короля

Иде хотелось то ли плакать, то ли смеяться. Она попеременно ликовала и впадала в отчаяние, но знала, что ради собственного благополучия и благополучия сопящего у нее на руках свертка должна во что бы то ни стало найти силы, чтобы обрести равновесие.

* * *

Ида уложила сына на локоть и засмеялась, глядя, как он тянется к ее косе, завязанной голубой шелковой ленточкой. Здесь, в домашних покоях, она обходилась без покрывала, которое носила на людях, и это дарило ей чувство свободы, словно девичество еще не закончилось. Ребенок недавно поел. Его переодели, он не спал и был не прочь поиграть. Ида улыбнулась ему и была вознаграждена беззубой улыбкой, и все ее существо сжалось от умиления, а на глаза навернулись слезы. Любовь пришла не сразу. Кормя ребенка и ухаживая за ним первое время после родов, Ида часто плакала и едва справлялась с сумятицей чувств, но на пятый день склонилась над колыбелью, взглянула сыну в глаза, и перерезанная пуповина словно чудесным образом срослась. Глубоко внутри шевельнулось материнское чувство.

Прижав крошечное тельце к груди, Ида ощутила отклик. Зачатый во грехе, мальчик все равно оставался ее сыном.

С сосредоточенным видом малыш схватил косу, и Ида засмеялась, гордясь его ловкостью, ведь ему исполнилось всего три месяца.

Она ворковала над сыном и называла его умницей, когда Генрих вернулся с прогулки верхом. К плащу короля пристали колючки, чулки были в грязи, щеки обветрены. Ида подхватила Уильяма и присела в реверансе. Жестом разрешив ей и остальным женщинам подняться, Генрих решительно направился к ней через комнату.

– Как поживает наш красавец? – Он ласково ткнул Уильяма в грудь.

Ребенок завопил и замахал ручками, рассмешив Генриха.

– Прекрасно, сир, – ответила Ида. – Тянется за предметами и непрестанно оглядывается по сторонам. Все женщины уверяют, что он очень развит.

– Вполне естественно, учитывая его происхождение, – усмехнулся Генрих и внимательно посмотрел на Иду. – Вы хорошо выглядите. Просто прекрасно, любовь моя.

Она заметила, как король опустил взгляд на ее грудь, и порадовалась, что закрепила застежки после кормления Уильяма.

– Да, сир. – Ида ощутила, как вспыхнули ее щеки.

Генрих схватил ее за косу, провел большим пальцем по прядям волос – мужчина, силой берущий то, что его сыну предлагали в невинной игре.

– Я хотел бы снова видеть вас в своей спальне, – произнес он. – Сейчас…

Румянец Иды стал ярче. Женщины старательно отворачивались и притворялись, будто ничего не замечают. Она прошла воцерковление через сорок дней после рождения Уильяма и, поскольку Генрих не призывал ее в свою постель, начала думать, что больше не интересует его. Похоже, она слишком расслабилась, посвятив все свое время ребенку.

– Я… я еще кормлю нашего сына, – возразила она. – Церковь говорит, что грешно спать с мужчиной, если кормишь дитя.

– Отдайте его кормилице, – отрезал Генрих. – Вам незачем кормить его самой. Я хочу видеть вас в своей постели. Или наши желания больше не совпадают?

Ида сглотнула. Она пешка в руках Генриха. Он сказал, что позаботится о ней и сыне, но обещание легко взять назад.

– Сир, наши желания совпадают, – ответила она, – но я думала, что больше не интересую вас.

– Я просто ждал, – коротко улыбнулся он. – Забота о ребенке делает вам честь, но молоко кормилицы ничуть не хуже.

С чувством опустошения Ида передала сына Годьерне. Старшая подруга приобняла Иду в знак сочувствия и поддержки.

– Вы сильнее, чем вам кажется, – пробормотала она, словно благословляя. – Уподобьтесь воде. Обтекайте препятствия, ищите свой путь. Камень крушит, меч рубит, но вода точит камень и превращает сталь в ржавчину.

В спальне Генрих стал еще более нетерпелив, он едва дал себе труд задернуть полог и скрыться от любопытных взглядов, прежде чем навалился на Иду. Не сняв одежды ни с себя, ни с нее, похрюкивая от напряжения, он раздвинул шерсть и лен, взял в руку свое орудие и вонзил. Ида выгнулась при первой жаркой боли вторжения, но принудила себя покориться. Прошел почти год с тех пор, как король в последний раз обладал ею, и понимание того, что все начнется сначала, словно темное облако, опустилось на ее жизнь.

Генрих быстро приступил к делу и быстро закончил, так что Ида ощутила себя курицей, которую потоптал петух. Задыхаясь, он скатился, и Ида сдвинула ноги и одернула юбки, стараясь не обращать внимания на горячую влагу между бедрами. Она чувствовала себя использованной и грязной – как простая шлюха. Зачем она вообще ему понадобилась, ведь с подобным справилась бы любая придворная проститутка? Возможно, он хотел вновь утвердиться в своих правах.

Генрих сел и посмотрел на нее, его грудь все еще учащенно вздымалась.

– Ваше тело стало женским, – произнес он, и ей показалось, что это прозвучало почти обвинительно.

Он провел правой рукой по ее груди, талии и бедрам.

– Разве раньше оно не было таковым, сир?

Он пожал плечами:

– Оно было… менее опытным.

– Потому что еще не породило жизнь.