Ради милости короля

Роджер прибыл в Валонь летним днем, выехав накануне из своего поместья недалеко от Байё. Послеполуденное солнце пекло его спину как раскаленная монета. Он спешился у поилки на пыльном конном дворе и передал скакуна конюху.

Утерев лоб рукавом, Роджер прошелся по двору, чтобы размять мышцы, сведенные в быстрой скачке. Музыка и смех увлекли его за конюшни, к саду, огражденному изгородью, по которой взбирались розы, жимолость и другие растения. Придворные дамы шили и плели в укрытии, внимая трио музыкантов. Тень давали полосатые холщовые шатры, на деревянных подносах лежали закуски – пирожки, хлеб и сыр – и стояли кувшины с вином, при виде которых Роджер осознал, что страдает от жажды. Среди женщин он заметил Иду с маленьким сыном. Стройная и полная жизни, в голубом шелковом платье, она что-то напевала ребенку, смеясь и держа его над головой. Мальчик верещал в ответ и размахивал ручками. Зрелище потрясло Роджера до глубины души, и он попытался скрыться, но Ида заметила его и поманила в сад. Ее лицо лучилось счастьем.

Роджеру, грязному и потному после дороги, оставалось только повиноваться.

– Всех вам благ, милорд Биго. – Она сумела присесть в реверансе, хотя удерживала на бедре ребенка.

У малыша были мягкие темные волосики и глаза цвета лесного ореха.

– И вам, госпожа, – поклонился Роджер. – Хорошо выглядите.

Более чем хорошо, подумал он. Так бы и съел!

– Да, у меня все замечательно, милорд. А вы как поживаете? – Ее щеки окрасились нежным румянцем. – Давно не видела вас при дворе.

– Неплохо. – Роджер похлопал себя по одежде. – Запылился в дороге, но добрая стирка все поправит. – Он ощущал неловкость в своем голосе и казался себе деревянным чурбаном. – Мне нужно идти, – сказал он. – Много дел. – Роджер остро сознавал, что другие женщины наблюдают за ними и перешептываются, прикрывая рот ладонью. – Я не хотел вам мешать.

– Вы нам вовсе не мешаете, – улыбнулась Ида и пересадила малыша поудобнее. Мальчик смотрел на Роджера и сосал пухлые пальчики. Вокруг его запястья обвилась плетеная голубая ленточка. На нем была льняная сорочка с крошечными стежками вышивки по вороту. – Прошу вас, наслаждайтесь садом, если хотите. Выпейте вина, вас, должно быть, мучает жажда.

– Благодарю, госпожа, – покачал головой Роджер, – но мне нужно идти. Возможно, в другой раз.

Он поклонился и ушел, мысленно проклиная себя за то, что изъяснялся, подобно косноязычному оруженосцу. Роджер знал, что некоторые мужчины легко вступают в праздную беседу с женщинами, и завидовал Уильяму Маршалу и ему подобным, умеющим подобрать нужные слова и всегда чувствующим себя непринужденно. При виде Иды, смеющейся вместе с ребенком, ее стройного, изящного тела, подчеркнутого голубым платьем, он затосковал. Эта женщина не для него, она принадлежит Генриху. Роджер смотрел на то, чего не мог себе позволить.

Ида глядела ему вслед с острым чувством разочарования. Она предпочла бы, чтобы он остался, и знала причину отказа. Даже те мужчины, которые осмеливались флиртовать с ней, были весьма осторожны, поскольку никто не хотел навлечь на себя неудовольствие Генриха, а Роджер и подавно не смел гневить короля. Вернувшись к женщинам, она села между ними с сыном на коленях. Не обращая внимания на тычки, смешки и поддразнивания, она с рассеянным видом дала малышу погрызть сухарик четырьмя молочными зубами.

* * *

– Вы хотели поговорить со мной, – произнес Госселин.

Ида подняла взгляд от детского одеяльца, которое шила из лоскутов, оставшихся после раскроя платьев. Холодный февральский ветер пронизывал долину реки Эр, но в нем чувствовалось приближение весны. Она не видела брата с прошлого лета, поскольку он отсутствовал при дворе, но, узнав о его возвращении, воспользовалась редкой возможностью. Госселин достиг совершеннолетия, вступил во владение землями и, таким образом, стал сам себе господином, очень молодым, но вполне независимым.

– Да, – подтвердила Ида и перебралась на скамью, оставив брату место, чтобы он мог сесть и вытянуть ноги к огню.

Они находились в одной из верхних комнат замка в Иври, полной других женщин, которые немного расступились, позволяя брату и сестре поговорить наедине.

Малыш Уильям подошел к дяде, держа в руке кожаный мячик, набитый шерстью.

– Уже ходит? – улыбнулся Госселин.

– Пошел перед рождественской трапезой, – ответила Ида, раскрасневшись от гордости. – Он такой развитой и умный! И уже говорит.

– Мясик, – произнес Уильям, подтверждая хвастовство Иды. – Мясик, мясик, мясик! – С последним словом он засмеялся и бросил игрушку.

Госселин поймал ее и осторожно вернул.

– Полагаю, король души в нем не чает?

– О да… – задумчиво ответила Ида.

Генрих редко навещал детскую, но не забывал о сыне. Во время визитов он неизменно очаровывался и поражался успехами малыша. И оставался горд.

– Что-то не так? – спросил Госселин.

– Ничего, – покачала головой Ида, – но у меня к вам просьба.

Госселин поднял мячик, который ребенок снова уронил, и широко отвел свободную руку:

– Говорите. Я помогу, если смогу, вы же знаете.