Ради счастья. Повесть о Сергее Кирове

Через некоторое время пришел Бутягин и доложил Кирову, что его приказание выполнено.

Киров посмотрел на приближающийся живой поток, повернулся к Пилипчуку:

— Ну, товарищ Пилипчук, сам встречай свое войско. Товарищ Лещинский поможет тебе разместить людей. Занимайте дома богачей без всяких разговоров. Если кто окажет сопротивление — применяйте оружие. Сам бы остался с вами, да надо ехать.

— Спасибо, товарищ комиссар! Спасибо за ласку! А как будет твоя фамилия?

— Киров! — пожимая Пилипчуку руку, сказал Сергей Миронович. — Будем знакомы. Я надеюсь, мы еще повоюем вместе...

Опять потянулась длинная, разбитая, унылая дорога в бескрайних снежных просторах. Ни жилья, ни человека, ни зверя. Тишина и однотонный рокот машин. Тишина тревожная, пугающая...

Киров, сидя рядом с шофером, мобилизованным еще в Москве, пытался завести разговор, но тот отмалчивался, отвечал односложно. Думал о доме, о голодающих ребятишках. Да и о чем было говорить, когда ехали в неизвестность...

Начало смеркаться. Ехать стало трудней. А Киров отдал приказ, чтобы не зажигать фар, это могло привлечь внимание врага. Сумеречная степь еще больше пугала. Из невидимой балки, из-за бугра могли неожиданно напасть. Красноармейцы не отходили от пулеметов.

Дорога стала подниматься на бугор, и вдруг перед глазами открылся поселок с манящими огоньками. Колонна остановилась.

На трехколесном мотоцикле, оснащенном пулеметом, вперед выехала разведка. Намерзшиеся красноармейцы, врачи и фельдшера нетерпеливо ждали зеленой ракеты.

Разведчики давно уже скрылись в поселке, а ракета все не взлетала и не взлетала...

Но вот послышался стрекот мотора, мелькнул свет фары. Это мчался мотоцикл...

Разведчики доложили, что белых в поселке нет, и колонна начала спускаться с бугра. Люди повеселели, надеясь, что они ночь проведут в тепле.

2

Из поселка, калмыцкого названия которого никто не мог запомнить, выехали чуть свет, подкрепившись горячим супом и кашей. Две походные кухни везли с собой. Было тихо, безветренно. Легкий морозец приятно бодрил. Где-то в конце колонны красноармейцы даже затянули песню.

К полудню потеплело и повалил снег. Вначале он был реденький, пушистый, а потом стал гуще и гуще: сыпал как из гигантского решета большими липкими хлопьями. В десяти шагах нельзя было разглядеть машину. Пришлось зажечь фары и растянуть колонну, чтобы грузовики не побили друг друга.

Так ехали часа полтора, несколько раз сбивались с дороги и искали ее ощупью.

Бутягин предлагал остановиться, устроить привал, переждать снегопад. А Киров, помня, что впереди должно быть большое селение, приказал ехать дальше.

Снег валил все гуще и гуще, и невозможно было предвидеть, когда кончится метель.

Вдруг передняя машина встала. Затормозили вторая и третья. Остановилась вся колонна.

Киров распахнул дверцу. Над приглушенным рокотом моторов слышался густой многоголосый рев, словно бросилась в атаку целая дивизия.

— Туши фары! — крикнул он подбегавшему Бутягину. — Занять оборону! — Команда пронеслась по колонне — огни погасли.

А рев все нарастал и нарастал. Однако стрельбы не было слышно.

— Что же это такое, ведь ни одного выстрела? — спросил Киров.

— Значит, свои, — улыбнулся Бутягин. — Я пойду навстречу.

— Возьми людей и ракетницу. Если враги — подашь сигнал.

— Понял! Хорошо!..

Взяв с собой взвод красноармейцев с ручными пулеметами, Бутягин пропал в снежной коловерти. А гул и рев огромной толпы все усиливался, катился громом.

И Киров понял, сердцем почувствовал, что это не яростный крик атакующих, а вопль отчаяния и надежды. Вопль голодной изнемогающей толпы, бывшей когда-то Одиннадцатой армией.

— Огня не открывать! — подал он команду через вестового. И подошедшему к нему Атарбекову сказал: — Распорядись, Георгий, чтобы затопили кухни и разожгли костры, надо людей отогревать.

— Может, выставить заслоны из пулеметчиков?

— Где? Ведь ничего же не видно. Побьют своих. Организуй еду и обогрев, это сейчас важнее всего.

3

Скоро колонну с обеих сторон обступили изголодавшиеся, изнуренные люди в шинелях. Некоторые были с винтовками за плечами, а большинство без оружия, с опухшими от голода лицами.

Подошел Бутягин с охраной.

— Что удалось выяснить? Преследуют ли их белые?

— Говорят, нет. Только казацкие разъезды рыщут по степи.

— Велик ли обоз?

— Никто не знает...

Прибежал запыхавшийся Атарбеков:

— Кухни разожгли, подогревают обед. Развели три костра.

— Мало. Разве нет больше дров?

— Дров — два фургона. Боюсь демаскировки.

— Говорят, белые не преследуют. Разводите десятки костров. Организуйте выдачу хлеба, консервов. Только чтобы был порядок — установите очереди. Горячую пищу — раненым и больным.

— Есть! — козырнул Атарбеков и побежал в конец колонны.

Скоро в степи, подальше от грузовиков, на утоптанном снегу запылали костры. К ним бежали, шли, ползли закоченевшие красноармейцы. В котелках растапливали снег, кипятили воду, грелись, подступая к самому огню.

Киров с Бутягиным и охраной пошли навстречу угрюмо катящемуся потоку.

Красноармейцы — завьюженные, заснеженные, тяжело переставляя ноги, шагали вразнобой, брели, как белые призраки.