Ради усмирения страстей

– Да, – говорит Рухама, – именно. Кстати, насчет ожидания, я приношу извинения. Волосы задерживаются. Пока нечего показать.

– Рухи, но ведь прошло несколько недель. – Нава разламывает листик пополам, согнув хрусткую жилку посередине.

– У нас работы невпроворот, – говорит Рухама. – Загружены по уши.

Ципи обмакивает в чай печенье.

– Я вправе рассердиться, – говорит Нава. Она смотрит в лицо Рухаме, протягивает руку, кладет Рухаме на бедро. – Но – ты же сама знаешь, я обычно говорю только приятное, только приятное, – на тебе лица нет, Рухи. Ты ужасно выглядишь. Ты уморишь себя совсем, и я не хочу, чтобы это случилось из-за меня. Еще не поздно перенести заказ к кому-то другому, если тебе от этого будет легче. У Кендо Келлера имеется человек.

Рухаме действительно было бы легче.

– Наверно, так и надо сделать, – говорит она.

– Рухама! – Ципи взрывается, больше она ничего не говорит, но Рухама понимает намек. На кону их репутация. Деньги. Зато у нее освободится куча времени.

– Наверное, лучше так сделать, – говорит Рухама. – Ты такая чуткая.

Ципи наблюдает издали. Она уже не стоит возле Рухамы с чаем, не склоняется, облокотившись, над ее рабочим столом. Обхватив кружку двумя руками, она пьет чай – и наблюдает. Поглядывает украдкой, отводит глаза. Она не подсказывает Рухаме, когда та допускает ошибки, и не исправляет их, а оставляет как есть – Рухама сама их потом замечает. С досадой она обнаруживает, что волосы, которые предназначались для парика Бергер, лежат, аккуратно свернутые, на краешке полки, а размеченные шапочки оказываются в корзине под столом, где им совсем не место.

Ципи даже избегает теперь передавать ей вещи. Так, например, вместо того чтобы подать игольницу, ставит ее на стол рядом с Рухамой. Просят к телефону Рухаму – и опять то же самое. Ципи берет беспроводную трубку и кладет возле Рухамы.

– Зачем надо было приносить трубку? – говорит Рухама. Прикрыв ладонью микрофон, интересуется, кто звонит.

– Посыльный.

Рухама смотрит на трубку и нажимает на «отбой».

– Я же говорила тебе: никогда не соединяй меня с этим человеком, – произносит она.

Телефон опять звонит.

– Ответь, – говорит Ципи. – Он звонит десять раз на дню. Возьми трубку и поговори с ним, а потом со мной. Я хочу знать, почему парень из цветочного так переживает из-за апельсинового дерева, на котором нет апельсинов.

Рухама берет трубку:

– Алло, – говорит она. – Нет, – говорит. И отходит в дальний угол мастерской, в тот угол, куда редко заглядывают и где в старом стенном шкафу спрятан ее парик. – Оставь меня в покое, – говорит она. – Больше ни цента, – говорит. И снова дает отбой и потом почти кричит: – Ни гроша больше за это чертово дерево.

Это как под взглядом матери, когда та нашла у Рухамы губную помаду, или в гостиной перед обоими родителями, когда ее застукали на свидании, устроенном при посредничестве Ципи: отец своими глазами видел ее на Кинг-стрит, когда она шла по Кинг-стрит и разговаривала с мальчиком. Рухама понимает, что уже не отвертишься и придется все рассказать.

Ципи выволокла ее в приемную и усадила в кресло. Сама сидит во втором, по ту сторону тонкого ствола, выспрашивает Рухаму.

– Я ни словечка не сказала, никому. – Для Ципи настал момент торжества, думает Рухама. Ей всегда не нравилось быть в подчинении у Рухамы, и теперь у нее появилась возможность покомандовать. – Ходишь целый день сонная. Забывчивая стала. За что ни возьмешься – все надо переделывать. Отвадила нашу лучшую клиентку и давнюю подругу. Женщину, у которой куча денег и язык без костей. Не заплатила по счетам – думаешь, я не замечаю? Скажи мне, Рухама, пока ты не порушила дело, которое кормит обе наши семьи. Пока не порушила нашу тридцатилетнюю дружбу.

Рухама не глядит ей в глаза, она переводит взгляд на напольное зеркало, потом снова на стену с фотографиями.

– Если честно… – говорит Рухама и на секунду заглядывает в будущее, и вот она уже на ярмарке, ловит яблоки ртом. Нет, нельзя портить сюрприз, и она этого не сделает. – Я целовалась с цветочником, – говорит она. Нечто настолько невероятное, что может сойти за правду. Что-то такое, что придется по душе Ципи с ее авантюрной жилкой. – Он меня поцеловал, и я ему позволила. И не один раз, а два. Дважды, когда я ездила в город за материалами.

– Нет! – кричит Ципи и зажимает ладонями рот. Поджимает под себя ноги и перегибается через ручку кресла. – Не может быть.

– Я не хотела, но так вышло.

– Шломи! – говорит Ципи. – Иноверец, Рухама. И в два раза тебя моложе. Невозможно. Подумай о детях. У этого парня кольцо в губе.

– Холодное, как лед, – говорит Рухама. – И горячее, как огонь.

– Надо это прекратить, Рухама.

– То же самое я ему говорю.

– Но он не слушает, – говорит Ципи. – В нем говорит желание. Он знает, что это невозможно, но не желает слушать. Он ищет новой встречи с тобой. Чтобы ты, глядя прямо ему в глаза, сама сказала «это невозможно».