Читаем Ради всего святого полностью

Ради всего святого

Надежда Александровна Попова , Сэм Мартинес

На законном основании мы заявляем, что вы, Ханц Вольф и Эльза Швагель, являетесь преступниками пред лицом Господа и людей, как по закону Божьему, предаваясь целиком греховным страстям, так и по закону человеческому, совершая убийства и намереваясь совершить еще. На основании разбирательства Высокого суда вы, Ханц Вольф и Эльза Швагель, бесспорно и несомненно обвиняетесь в убийстве адвоката Генриха Вернера путем наведения порчи на его жеребца, который, взбесившись от навеянных на него дьявольских видений, сбросил с себя адвоката Генриха Вернера, следствием чего явилась смерть вышеупомянутого адвоката. На основании разбирательства Высокого суда вы, Ханц Вольф и Эльза Швагель, бесспорно и несомненно обвиняетесь в попытке убийства вдовы вышеупомянутого адвоката, Анны Вернер, путем изготовления ее воскового подобия и сотворения над этим подобием заклятий и различных действий, приведших к тяжелой болезни вышеупомянутой вдовы.

Также на основании разбирательства Высокого суда вы, Ханц Вольф и Эльза Швагель, бесспорно и несомненно обвиняетесь в вовлечении в грех зависти и сребролюбия и злосердия верной дочери Церкви Барбары Греф. Барбара Греф по завершении разбирательства признана околдованной и оправдана. На основании разбирательства Высокого суда вы, Ханц Вольф и Эльза Швагель, бесспорно и несомненно обвиняетесь в угрозе убийством свидетельнице Барбаре Греф, безбоязненно выступившей с обвинениями и свидетельствами ваших злодеяний.

По всем вышеперечисленным причинам Высокий суд объявляет вас, Ханц Вольф и Эльза Швагель, виновными во всех названных преступлениях. Настоящим приговором вы переданы светскому суду для наиболее достойного и справедливого воздаяния в соответствии с установлениями закона.

Суд, рассмотрев пункты обвинения и доказательства, представленные ему, вынес свой вердикт.

Ханц Вольф, лекарь, обвиненный и осужденный по всем пунктам, с учетом глубокого, чистосердечного и искреннего раскаяния приговаривается по его собственному прошению ввиду осознания своих прегрешений к удушению и последующему сожжению, после чего пепел его будет развеян за пределами города.

Эльза Швагель, обвиненная и осужденная по всем пунктам, с учетом ее упорства в своих злонамеренных воззрениях, приговаривается к сожжению без удушения, после чего пепел ее будет развеян за пределами города.

Да будет это наставлением каждому и укреплением в нравственности и добропорядочности, для чего приговор зачитан при всеобщем собрании, с молитвой, дабы Господь и Пресвятая Дева Мария милостивы были к душам грешников, аминь».

***

Поздно вечером накануне казни.

Полутруп. Застывшие глаза смотрят в потолок. Как знакомо.

Губы похожи на куски сырого мяса. Руки опухли и почти не гнутся. Знакомо.

Во взгляде на вошедшего — немыслимая смесь равнодушия с ужасом. Знакомо.

Грохот двери, закрывшейся за спиной. Знакомо до боли…

— Не бойся. Я п-пришел сюда не затем, чтобы вести тебя снова на допрос.

— А зачем?

— Поговорить.

— О чем?

— О тебе. О т-твоей наставнице.

— Значит, все-таки допрос…

— Нет. Считай, что это исповедь. Это без п-протокола, как ты видишь, и ничего из услышанного мной здесь никто не узнает без твоего желания.

Вздох и молчание, долгое молчание. Знакомо…

— Больше мне нечего о ней рассказать.

— Не надо рассказывать, если не хочешь. Я буду с-спрашивать, а ты — отвечать, если будет желание. Если не захочешь — молчи. Или сам спрашивай, о чем хочешь.

Это должно было быть смехом, хотя прозвучало, как рыдание.

— Я, наверное, брежу…

— Я ведь обещал тебе, что все п-прекратится, если ты будешь говорить со мной честно, и больше допросов не будет. Ты сделал правильный выбор, х-хотя и так поздно.

— Не надо. Если я действительно имею право говорить, что хочу, то говорю: не надо мне о правильном выборе. Любой на моем месте сделал бы то же самое. Только ради того, чтобы прекратить все это…

— Ты и теперь не с-сказал бы мне ничего, не будь пытки? Даже т-теперь? Твое мнение о том, что ты делал, не изменилось? Не бойся ответить. Обещаю, тебе это ничем не грозит.

— Сказал бы.

— А если ч-честно?

Молчание. Знакомо…

— Не знаю.

— Понимаю. Об этом сложно думать, когда уже п-пришлось говорить из-под палки. Сложно признать самому, что ошибался, когда это признание уже вырвали п-помимо твоей воли.

— Чего вы хотите от меня?

— Я уже сказал. Просто п-поговорить. Сказать мне сейчас ты можешь абсолютно все.

— Зачем?

— Я говорил тебе, что подумаю о твоей душе, к-когда все это закончится. А ты сам не хочешь подумать о душе?

— Это означает, что скоро меня казнят?

— Ты боишься умереть?

— Не знаю. Кажется, уже нет…

— Это х-хорошо. Страх мешает думать связно и говорить то, что нужно.

— Кому?

— Т-тебе. И я здесь ради т-тебя. И — нет, это не значит, что тебя казнят.

— Что бы я ни сказал?

— Да.