Ради жизни на земле (сборник)

— Значит, интересуешься, что мы за народ? — начал Пастухов. — Правильно. Время такое. Смутное. Мало ли какие люди могут встретиться. Но в нас можешь не сомневаться. Вот спроси Дзюню, он нас знает. Инженеры мы, строители, эвакуировались из Ровно.

— Цэ ж мои добри знайоми. Их и батько мий знае. Воны до нього и прыихалы.

— 3 Ровно? До твого батька? — Коваль исподлобья смотрел на партизан. — Ни, тут щось не тэ. Чого тоди воны у тэбэ сидять, а нэ у батька? Брэхня!

— Хватыть, Грыцко, давай лучше выпьемо. — Дзюник разлил вино в стаканы.

Коваль выпил, ни с кем, даже с Панчаком, не чокнувшись, и встал:

— Ну, я пишов.

— Да что ты, парень, — возразил Пастухов. — Время-то десять, комендантский час. Пропуска, небось, нет.

Панчак с трудом усадил Коваля на стул. Снова налил вина. Пастухов наклонился к патефону, чтобы перевернуть пластинку. И тут из кармана его пиджака с глухим стуком выпал «кольт».

— Эге! Таки, значить, вы строители, — криво усмехнулся Грыць. — Десантники вы, вот кто.

— Какие десантники? В центре города! — пытался разубедить мельниковца Степан. — А пистолет — что ж, многие сейчас с оружием ходят: война.

Коваль стоял и, видно было, не собирался больше садиться. Отпустить? Чтобы пошел в гестапо, которое тут рядом, в трех кварталах? Нет, это не годится.

— Послушай, парень. Хочешь, возьми ты себе эту пушку. Она мне не нужна.

Степан положил заряженный «кольт» на стол. Сам отвернулся к трюмо и, достав расческу, стал причесываться. Михаил Кобеляцкий с Панчаком ушли на кухню якобы готовить кофе и внимательно следили оттуда за незваным гостем. Пастухову в зеркало хорошо видна была комната, угол стола, где лежало оружие. Причесываясь, он придерживал в рукаве миниатюрный бельгийский «маузер», а сам продолжал уговаривать Коваля. И вдруг к оружию потянулась рука, белая, с наманикюренными ногтями. Сомнений не оставалось: перед разведчиками враг, опасный и коварный. Мгновение — и, повернувшись к несговорчивому бандиту, Пастухов пустил ему пулю в висок. Коваль рухнул на стул, затем сполз на пол.

В дверях кухни, белый как снег, стоял Дзюник. Обойдя его, Кобеляцкий приблизился к убитому.

— Такие дела, Степа… Куда ж мы его теперь, а?

И в самом деле, куда? Значит, обезвредить врага — это было лишь полдела. А попробуй теперь спрятать концы.

Выход подсказал попавший на глаза мешок из-под сахара, плотный, большой, с германским орлом на штампе.

Назавтра Панчак подогнал к дому пролетку.

— Подкинешь, дядько, мешок сахару до базару?

— А мне что? Грузи. Абы гроши платили.

Кобеляцкий, кряхтя, тащил по лестнице мешок.

Пастухов сзади придерживал ношу. Сели в пролетку вдвоем. Дзюник, провожая их, ковырнул пальцем угол плотно зашитого мешка. Присел на корточки.

— Нет, вроде не сыплется. Ну давай, с богом! Продать вам удачно сахарок!

Возница усмехнулся:

— Такой товар сейчас с руками оторвут. Где раздобыли-то?..

— Ты, старина, знай свое дело, маши кнутом, — оборвал его пассажир в немецкой шинели.

— Я ничего, я так… — Извозчик подобрал оброненные вожжи и тронул с места.

Отпустили пролетку за квартал от рынка. Михаил потащил «сахар», Степан, рассчитавшись с возницей, тоже пошел следом, зашел за угол, выглянул: пролетка застучала обратно.

Кобеляцкий стоял в базарной толчее. Отмахивался:

— Да нет, не продается, сам купил.

Степан помог ему взвалить мешок на плечи, и через четверть часа они были у старика Войчеховского. Попросили позволения спрятать до прихода наших «одну вещь». Вырыв в углу двора, под мусорным ящиком, яму и закопав мешок, они вновь подвинули ящик на место. Посмотрели друг на друга:

— Был фараон и нет фараона, — сказал Кобеляцкий.

Так в карманном календаре Пастухова появилась загадочная надпись.

Через неделю (об этом рассказывает другой помеченный карандашом листок календаря) у Пастухова произошла встреча с новым «фараоном». В связи с притоком беженцев из Ровно, и особенно после убийства Бауэра, жандармерия усилила наблюдение за каждым, кто казался подозрительным. Однажды на улице Легионов Пастухов скорее почувствовал, чем увидел, что кто-то неотступно следует за ним. Он пересекал проходные дворы, петлял по закоулкам, садился в трамвай, и всюду вот уже три часа неотступно следовал за ним юркий тип в зеленой гуцульской шляпе с перышком. Как избавиться от него? Пустить в ход оружие? Но на улицах столько народу.

Степан направился в сторону Краковского базара. Как зачумленный, обходили львовяне этот зловещий район, где оккупанты расстреляли несколько десятков тысяч людей. Свернул в узкую темную улочку полуразрушенного Еврейского квартала. Стал за углом. Шпик, не ожидая такого маневра, запыхавшись, проскочил мимо и… тут же получил пулю.

Возвращался Степан домой, думал: нет, так не годится, нужны хорошие документы. Кроме слежки на улицах, усилилось наблюдение во дворах, контроль за жильем и жильцами, участились облавы. Вот уж и дворник подозрительно косится: кто, мол, такой?