Ради жизни на земле

В эскадрилье, да и в полку, мы знали друг о друге все. Летчики жили одной жизнью, одними интересами. Прилетит кому-нибудь долгожданная весточка из дому — помятый треугольничек, проштампованный полевом почтой, — и его содержание становилось общим достоянием. Делились всем пополам: и маленькими радостями и большими, не таили в глубине души и плохое.

Чувство товарищеской близости! Как оно было дорого нам, как помогало в трудную минуту!

Несколько писем получил от сестры Галочки из блокадного Ленинграда. Читал, а слышал, видел тишину смерти и грохот смерти, рабочий паек хлеба весом в 250 граммов на дефектной муки, страдающие лица детей, вой сирен и отблески ночных пожаров на стеклах, перечеркнутых бумажными полосами, ночные дежурства сестры в госпитале. И сердце наполнялось режущей болью так, что казалось, оно не выдержит страшной тяжести.

И все-таки, несмотря на жестокие будни, на адское напряжение, мы находили время и для шуток, и для песен, и для развлечений.

Остывая от боя, часто собирались в небольшом домике. Сидели и лежали на нарах при колышущемся пламени снарядов «катюш». Их отсветы скользили по лицам летчиков. Говорили обо всем, затем Кудрявцев брал баян и ронял голову на потертые меха. Голос у Виктора был хоть и несильный, но приятный. Пел он проникновенно. Под него настраивал гитару Юрий Маркушин, летчик второй эскадрильи.

Потом комэск проводил «эксперимент». Посреди комнаты клали длинную доску. По ее краям становились два летчика. Евсюков приглашал в помещение кого-либо из воздушных стрелков и строго спрашивал:

— Прыгать не боишься?

— Никак нет, товарищ командир.

— Проверим, Становись на доску.

Тот недоуменно выполнял команду. Стрелку завязывали глаза, в помещении сразу прекращались разговоры. «Подопытного» медленно поднимали, одновременно раскачивая на доске. Евсюков приседал, отпуская руку стрелка, приговаривая: «Выше, давай выше!» А доску не поднимали, ее только раскачивали. Кто-то бросал:

— Крепче держись за воздух!

Человеку с завязанными глазами казалось, что его поднимали на солидную высоту.

— Прыгай! — приказывал комэск.

Одни «прыгали», другие терялись… перед полуметровой высотой. Розыгрыш заканчивался хохотом, от которого дребезжали стекла в окнах. Прошедших «проверку» оставляли, дабы не рассказать тайну, и на «прыжки» вызывали из коридора следующего стрелка.

К 23 июля гитлеровцев отбросили на рубеж, с которого они начали атаки. Надежда немецко-фашистского командования операцией «Цитадель» вернуть стратегическую инициативу рухнула навсегда. А накануне этого дня в моей жизни произошло следующее.

…Под крылом стелились склоны долин и балок, во многих местах расчлененных густой барражной сетью. Изредка мелькали низенькие, нахохлившиеся хатки с соломенными крышами. Все вокруг выжжено, вытоптано неумолимой пятой войны. Отчетливо виднелось кладбище битой техники: танки, самолеты, бронетранспортеры, артиллерийские тягачи. Ветер доносил запах пороховых газов и жженого железа. Такая картина наблюдалась на всем Обоянском шоссе.

На цель нас вел штурман полка капитан Горобинский. Николай Миронович по праву считался грандом неба. В воздухе он действовал дерзко, с ювелирностью истребителя, вражескую технику крушил как заядлый бомбардир, а его штурманские расчеты поражали своей безукоризненной точностью.

В вытянутой лощине, утыканной чахлым мелколесьем, сгрудилось штук тридцать вражеских танков.

— Перестроиться и круг! — скомандовал Горобинский, и четыре тройки ИЛов пошли на замыкание. Я держался от ведущего слева. Его машина наклонила нос, безудержно устремляясь вниз. Из-под плоскостей с визгом сорвались эрэсы. Полоснул пушечным огнем крестатый танк и я по хребтине. После первого захода разошлись веером, собрались, и Горобинский с левым креном потянул нас на высоту. Сделали три захода — зенитки притихли. Сразу подумалось — не к добру такая молчанка.

И точно: видим, что на нас идет целая орава «мессершмиттов». Один тонкой стальной полосой сверкнул на солнце и влез прямо в перекрестие прицела. Очередь — и «мессер» вздыбился, как необъезженная лошадь, свалился на крыло, затем заштопорил вниз.