Radical (СИ)

- Достойно закончи то, что начал, – издевательский хохоток был единственным ответом на все вопросы, потому что демон уже исчез. И ничего нельзя исправить. Дезерэтт чуть не заплакал.

- Кто это был? – выдохнул Ксавьер, неожиданно найдясь, то есть прояснив своим певучим голосом его измученное сознание.

- ЛСД собственной персоной и немного адского горе-юмора, – серафим опустил голову, скрывая за красными волосами стыд. Все иллюзии пропали, чужое тело в том числе. Стальные скобки с хрупких запястий любовника убрались тоже, естественно, Ксавьер свободен... и в полном праве врезать ему за все хорошее. Они, правда, еще соединены друг с другом в самом интересном месте, но это не смягчающее, а скорее отягчающее обстоятельство.

Без особых усилий Кси перевернулся в воздухе, оказавшись сверху, и прибрал с лица ангела-хранителя растрепанную шевелюру.

- Когда ты успел сбросить оболочку? Все время со мной был... он. Анджело...

- Не я. Демон стряхнул ее с меня, чтобы я сполна насладился своим позором.

~~~ Ксавьер озадаченно молчит, однако его распухшие от долгих поцелуев губы шевелятся, проговаривая что-то про себя. О чем он думает? Почему не нарушает нашу интимную позу? Наклоняет ко мне голову, выражение отрешенных глаз не выдает ни грамма эмоций, ни позитива, ни негатива. Ну давай, ударь, плюнь в меня... Нет? Не хочешь? Почему ты медлишь? Наклоняешься совсем низко... Боже, ты просто лег. Растянулся на мне, царапнув золотистыми локонами, и глубоко вздохнул. Как же ты, наверное, устал... если тебе настолько все равно, с кем быть, с кем спать, и плевать, что вообще происходит вокруг... ~~~

- Я хочу, чтоб ты снова возбудился. Что мне для этого сделать?

~~~ Седьмое солнце ада! При всем желании я не ответил бы, я был так шокирован его невозмутимостью, я... я беспомощно смотрел, как в нем просыпается звериная похоть, как развратно он проводит языком по своим губам, а потом по моим, и усаживается на мне поудобнее. Нарочито медленно, плавно и небрежно собирает волосы, скручивает их, убирая назад, чтоб не мешали, прижимает ладони к моим бокам, для удобства, упора и равновесия... и начинает двигаться. Сначала морщась, потому что сам остыл, и ему не слишком-то и хочется... а потом неловкость куда-то девается, движения становятся уверенными, чувственно плавными и ритмичными, и, когда я попробовал его остановить, он несильно ударил меня по животу и прошептал: «Дурачок, я только разогреваюсь. Лежи тихо, мне ужасно понравился твой пожарный кран».

И как против этого выступать, как спорить?! Я заткнулся, покорно дав себя трахнуть. Да-да, несмотря на то, что... черт, да разве можно это объяснить? Только почувствовать. Он обвивает меня своими узкими бедрами, сладко, тесно, заставляя терпеть совершенно неземную муку, когда он ласкает себя, засовывает чуть влажные, пахнущие его возбужденной плотью пальцы мне в рот... И смотрит, смотрит неотрывно в мои глаза, смотрит исподлобья, насаживаясь глубже, закусывает кривящиеся губы, но не стонет, пока я не войду в него совсем глубоко. А потом все повторяется...

Зачем он задавал вопрос? Из вежливости? Он сам знает, что делать, уже наученный. Жаркий, бесстыдный, какой-то до чертиков распущенный. И незнакомый. Фрэнсис, тебя я должен за это благодарить. Но почему-то больше хочется при встрече сбросить тебя с крыши многоэтажки... ~~~

*

«Когда я решился выйти из убежища, в Сандре Льюне царила ночь. Блак не возвращался, и ни один солдат не прибегал сюда с весточкой. На случай его гибели у меня есть запасной адъютант. Но как же неохота вызывать его из Нью-Йорка... Да и как? Вертолет поврежден, новый пришлют завтра. Танковая дивизия хороша как средство передвижения только по пустыне и вблизи кратера, но пугать цивилов военной техникой рано. Нет, я просто схожу на склад и вооружу оставшихся солдат. Мы справимся без вспомогательных войск, да.

За окном слышались редкие выстрелы, но чаще пьяное пение и хохот. Кровососы выползли из темных нор и празднуют скороспелую победу. Посмотрим. Я не все обдумал и торопиться с решениями не буду. Хотя бы потому... что мысли мне тасует и мешает, врываясь в любые стратегические планы, один и тот же образ. Мое порочное совершенство. Невинное, бесподобное и оттого вдвойне порочное. Я утомился думать о нем, а прекратить не могу никак. Я вспоминал об Эрике, заслонял исчезновением и возможным предательством сына своего ангела, но насмешливые зеленые глаза переступали мой гнев и горе, переступали все. Может быть, зря я отказался взять малыша с собой. Сейчас его тонкое упругое тело успокоило бы меня...»