^Он приехал домой поздно вечером в отвратительном настроении. Засел за компьютер и не отрывался от монитора часов до четырех. Повар раз десять носил мимо меня поднос с разбитыми рюмками – Ксавьер выцедил целиком литровую бутылку клюквенного Current absolute. И ничего не ел, конечно же. Под конец мне казалось, он разговаривает сам с собой на незнакомом языке. О том, что утром он никуда не пойдет, я догадывался. Но не подозревал, что ему будет настолько худо…
Меня рвало на свежевымытый газон. Перегнувшись через подоконник, я чувствовал такое головокружение, что пожалел о сложной планировке дома. Надо было брать спальню на первом этаже. Желудок недвусмысленно намекал мне ночью, что столько водки мы не осилим, но я не виноват. Это все Морис со своими булавками и гадким шепотком на ухо расстроенной Никки. «Молодо-зелено… зачем вы поставили этого самоуверенного юнца начальником системного отдела? А почему он с нами не праздновал открытие нового офиса? Ах, ему еще нет двадцати одного года? Но вчера... ах, вчера… вчера он нас подвел, ты понимаешь, Николь, Альфред не прощает никому, а от клиентов поступило около трех сотен жалоб. Да, он необычайно талантлив, но совет директоров собирается серьезно обдумывать создавшееся положение…»
В горле застрял невыносимый привкус желчи. И желудочной кислоты. Я потянулся ниже, в слепом и неудержимом желании или выплюнуть эту едкую горечь, или…
^Я знаю, что его проблемы никто, кроме него, не решит. Но наверняка Кси, оставшийся по эту сторону подоконника, справится с ними гораздо лучше вывалившего из окна. Вытер влажной салфеткой его маленький нежный рот. Он поджимает губы и смотрит на меня с таким удивлением... Забыл уже о моем жалком существовании?
- Ты еще здесь? Странно, я полагал…
Он молча оставил меня на подлокотнике кресла и вышел. Господи, ну почему я не родился немым? Или почему мне не вырвали язык в детстве?! Он подумал, что я прогоняю его. Ну, я действительно о нем забыл... ненадолго! Я ведь не… я просто не привык еще! что в доме я больше не один.
Упырь. Гордец. У меня нет сил не то что бежать, но даже ползти за ним. С каждым движением голова грозит рассыпаться в прах, черт, больше никогда не буду столько пить! Постарался упасть с подлокотника в кресло (даже если промахнулся и приземлился на пол, кого это волнует? а я разницы не замечу), свернуться калачиком и умереть.
^Свет порождает на иссушенной коже галлюцинации. Я поглубже спрятал лицо в челку, но все равно иду словно во сне-бреду. Я не хочу, я не желаю видеть, но они насильно влезают мне в сознание. Лица проносящихся мимо людей. Все до одного обезображенные клеймом смерти, от стариков до младенцев. И все видны как на ладони, только мне. Отвратительные стигматы на лбу и вокруг век, змеящиеся дорожками из жирной черной грязи с кровью. Они ничего не говорят мне о дне и часе, когда Костлявая с косой придет за вами, но чем ярче и шире отметины… тем ближе срок. Я задыхаюсь в вашем запахе не меньше, чем в смраде носферату. Вас много, так много… стадо на убой. И мне не уйти от вас никогда, за мной смерть не придет, мы не в ладах, мы поссорились, когда я родился. Она пришла начертать на мне свои фирменные заморочки, а я… я увидел ее. Ее, которую никто не видел… так ясно, как вижу сейчас листву, позолоченную осенним солнцем. Она заглянула в мои глаза, но не нашла меня, только свое перевернутое отражение. И испугалась. Потому что в зрачках была вовсе не она. Во мне уже таилась другая смерть, багрово-красная, мягкая как шелк и медленная... медленная-медленная. Она проснулась. Поднялась, высвобождаясь из меня ненадолго… вытекла из глаз, как обычные слезы… и вступила в схватку с той, что пришла с косой. Поражение приговорило бы меня погибнуть на руках у матери. Но мы с моей смертью оказались сильнее.
С тех пор я изгнанник, всюду чужой, всюду нежеланный гость. Даже вампиры отказались терпеть меня... единственные, кому под силу одолеть мою красную смерть. И снова я рассекаю море овец черного противника, все дальше и дальше уходя от глупого, нечаянно встреченного юнца. От его чистой белой кожи… от первого лица, не обезображенного отвратительным клеймом смерти. Кси? Все, что имело значение, теперь стерто. Есть только ты, изгнавший меня.
*
Во рту разлился мятный холодок.
- Как вы бледны, юный мессир, – откуда-то снизу послышался голос моего повара. В руку прочно осела чашка, в которой приятно позвякивал лед. – Выпейте это.
Несколько капель снадобья он уже пролил мне в рот, чтобы я выбрался из тяжелейшего сна, остальное я довольно быстро выпил сам. Тело ломило, позвоночник норовил под шумок раскрошиться, но двигаться я мог, и двинулся я прочь из дому. Автомобиль свой видеть не хотел и, выйдя на обочину, поймал такси.
- Куда едем?
- Самое темное место, которое можно отыскать днем в Вестсайде.