– Я не видел этой картины. Но вообще с удовольствием играл в историю кино. Есть у меня и цитаты из русских фильмов – например, из Довженко, ты наверняка заметил. Недавно я показывал в Финляндии серию ваших картин – «Броненосец „Потемкин“», «Летят журавли», «Калину красную». Зал был полон, хотя в те дни стоял двадцатиградусный мороз.
–
– Монтажные стыки в немом кино часто диктуются тем, что надо суметь разместить титры с диалогами. И актеров я готовил к не вполне обычной системе работы. Хотя сначала я не давал им слишком много информации и для видимости записывал звук. Через три дня они поняли, что слова не важны, даже французский актер Андре Вилме, вынужденный заучивать непонятные финские слова. «Забудь язык, только притворяйся, что говоришь», – напутствовал я его с самого начала.
–
– Цветной и полный болтовни.
–
– В мае. А в июне буду спать и плакать. Я снимаю быстро и одновременно выполняю множество других функций, например продюсера. После пережитого стресса ничего другого не остается.
«Только русский поймет чухонца»
Этот разговор происходит через шесть лет в Хельсинки.
–
– Я вообще не художник, не Тарковский. В его фильмах я вижу одни знаки и тотальное отсутствие чувства юмора, самоиронии. Главная задача мессианца и миссионера – формулировать свою миссию четко. После трех кадров Тарковского я уже понимаю, что свеча погаснет в бассейне. Зачем тогда нужен четвертый?
–
– Я построил кинотеатр в городке, где живет восемь тысяч жителей. Пять-шесть лет назад под Рождество организовал там неделю советского кино. Было минус двадцать. Показывали три фильма – «Броненосец „Потемкин“», «Летят журавли», «Калина красная». Молодые люди, зашедшие погреться, на немом «Броненосце» сначала смеялись, но к концу замолчали: их пробило.
–
– Согласно опросам, шестьдесят процентов – отрицательно. Раньше большевики говорили, что самое важное кино, потом – электрификация, теперь самое важное – уничтожить Чечню. Господин Путин встречался с солдатами в Чечне и подарил каждому по финскому ножу.
–
– Нет, не блеф. Русские – единственные, кто чухонцев понимает. Но надо откровенно говорить о наших отношениях. Много лет назад я был в делегации в вашем Союзе кинематографистов. Показывали мой фильм «Союз Каламари», говорили речи. Ни этот фильм, ни мои слова не могли продвинуть нашу дружбу. А что я сказал? Я сказал: а вы думаете возвращать Карелию? Ваши отцы и деды украли, вернете ли вы? Переводчик же что-то нес о традициях дружбы между финской и советской молодежью. Наша дружба, что тянется с 1809 года, – какова она? Дружим ли мы потому, что финны за эту дружбу платят? Или дружили бы сами по себе? Мы финансируем ремонт библиотеки в Выборге и очистку канализации в Петербурге. Петербуржец какает – я плачу. Но даже финн не так глуп, чтобы не понимать, какова пенсия у русской бабушки, он способен отделить государственную машину от человека. Мы могли бы быть псами, лающими на слона, но предпочли лояльность по своей воле, потому что мы – оппортунисты. Чем наглее государственная машина, тем больше уважаешь людей, которые сохраняют человечность и пытаются честно делать свое дело. Не они, а государственная машина – вот что раздражает демократа. Впрочем, кажется, это у вас теперь ругательное слово.
Конец интервью я записываю ручкой: села батарейка от магнитофона. Аки комментирует:
– В Финляндии уже все разучились писать от руки. У каждого с одной стороны компьютер, с другой – мобильный телефон.
Ким Ки Дук
Прекрасное насилие
Самым громким фильмом Венецианского фестиваля 2000 года, хотя он и не получил никаких призов, стал «Остров». Его поставил режиссер Ким Ки Дук родом из Южной Кореи. В середине просмотра раздался крик, в зале включили свет и вынесли потерявшую сознание молодую женщину. Циничная фестивальная аудитория известна своей чувствительностью. Но и более толстокожие были под впечатлением.