До прыжка оставалась неделя, теперь я ходил к мосту каждое утро, сам не знаю зачем. Покупал рыбу в киоске и стоял там, глядя на реку, впадающую прямо в океан. В субботу у парапета топтался лысый мужик в куртке с облезлым мехом, глаза у мужика были хитрыми, а зубы – белыми и золотыми. Мой сосед в Токсове называл таких зимогорами.
– Держи. – Я протянул ему пакет с рыбой, он запустил пальцы поглубже и вынул кусок запеченной в тесте каракатицы. – Да бери все, я не голоден.
– Славные шокиньюш, – ласково сказал мужик, набивая рот, – а креветок тебе не положили, вот засранцы.
Он отошел, прижимая пакет к груди, его нейлоновая куртка отливала синим, будто нефтяное пятно. Подойдя к причалу, он встал на колени, нагнулся к воде, выдернул оттуда сачок, и я увидел что-то светлое, длинное, похожее на рыбину, бьющуюся в проволочной сетке. Забравшись на мост, я посмотрел вниз и увидел, как клошар поднес рыбину ко рту, откусил голову и выплюнул.
Я подумал, что в такой же рыбе в следующий вторник может оказаться молекула моего тела, мельчайшая его часть, перемешанная с планктоном. Некоторое время я оставался там, перегнувшись через перила и повторяя: еще тепло, я отлично плаваю, денег хватит на шляпную коробку и еще останется. Мужик все еще стоял, задрав голову с сияющей рыбиной в руке, и, приглядевшись, я понял, что это литровая бутылка белого, до половины оплетенная соломой.
Потом я спустился вниз и дошел до лодочного причала, где качалась на воде плоскодонная лодка для перевозки портвейна. В дубовых бочках, сложенных на палубе, уже лет триста как сухо и пусто, хоть зимуй. Имитация, как и многое в этой стране, потерявшей бразильское золото. Как моя внезапная дружба с Понти, например. Или то, что за два года поспело у нас с Крамером, на собачьем огороде.
Он называет это
Никогда не любил это слово,
Радин. Четверг
Вернувшись в город на поезде, Радин заварил чаю, прикончил подсохший батон и принялся за работу. Вопросы разбухали, как лошадиная шкура в молоке. Почему третий день от Салданьи ни слуху ни духу? Почему он в списке Варгас, если не был знаком с пропавшим австрийцем? А если знаком, то почему промолчал? И какое расследование он ведет, если в редакции говорят, что он уволился?
Заполняя странички тетради, Радин поймал себя на том, что разучился записывать реальные события. И думать о том, что происходит на самом деле, тоже разучился. С персонажами ему было сподручней и веселее. Теперь же он сам становился персонажем, тихо и неуклонно, как будто оказался в стране, где власть внезапно перешла в другие руки, но люди еще не осознали перемен и гуляют в парках с детьми и собаками.
Итак, что нам дала бензоколонка. Фургон мебельной фирмы, на котором аспирант укатил обратно в город, был раскрашен как греческий флаг, значит, лазурная полоска и белая. На поиски фургона ушло минут двадцать. Сначала он просмотрел все магазины, которые предлагали доставку, потом выбрал два, у которых на логотипе была лазурь, и быстро выяснил, что полосатые фургоны принадлежат «Amigo útil», крупному торговому центру в северной части города.
Некоторое время Радин думал, не поехать ли в эту контору, но потом решил не бить понапрасну ноги, позвонил в отдел доставки и спросил, можно ли узнать имена водителей, работавших на линии двадцать девятого декабря.
– Вас беспокоят из торгового представительства Великобритании, – сказал он, жестко подчеркивая акцент, – нам необходимо найти человека, который в тот вечер заправлялся бензином в районе Agro de Baixo. Он помог нашему директору, и его приказано вознаградить, просто записка мистера Аронстайна затерялась в секретарской, а теперь нашлась! Если я не исполню приказа, мне здорово влетит!
– Но у нас только два водителя, – любезно ответили на том конце провода. – И оба работали сверхурочно в праздничную неделю. Можно посмотреть, кто из них был на Agro de Baixo, но это ничего не даст, потому что они часто ездят не по графику, обедают, когда им вздумается, опаздывают и меняются клиентами. Поговорите с ними, я продиктую телефоны!