Радио ГаГа (СИ)

Опыт поцелуев у него был. Лет десять назад компашка популярных девчонок поспорила, сможет ли Рафти-наездница поцеловать самого отвратного парня на курсе. И вот в очереди за едой в столовой она подошла к нему и, развернув за грудки, впилась холодными и какими-то неприятно упругими, словно резиновыми, губами ему в рот. Рафти Бену не нравилась, но от неожиданности он вывернул на себя поднос еды, и ржали над ним буквально все. К вящему ужасу Рафти отступила от него и сплюнула, с презрением вытерев губы тыльной стороной ладони. Бен под дружный хохот нескольких курсов убрался из столовой, прикрывая нежданный стояк грязным подносом.

После того случая Бен намертво застрял в дичайшей неуверенности в себе и злобе на весь мир. Он и рад бы быть геем, асексуалом, да хоть кем. Но стояло у Бена на девушек. Однако стояк не мешал ему посылать всех, кто пытался флиртовать с ним, сразу и жёстко. Чисто рефлекторно. Как-то раз он даже купил с рук какую-то бурду, что дают солдатам во время службы для понижения либидо, потому что секса хотелось невыносимо. Но принял Бен «солдатскую настойку» только раз. После чего загремел в больницу с дичайший отравлением.

Оклемавшись, Бен зарекся от экспериментов, но и с девушками ласковее не стал. Однако вместо откровенной агрессии стал тренировать высокомерие, окутал себя непробиваемой броней снобизма. Склочность, язвительность и готовность смешать собеседника с дерьмом словесно, потом ещё и наподдать физически, отвадили от него не только насмешников и буллеров, но и всех остальных. Постепенно вокруг него начал образовываться своеобразный человеческий вакуум — не задирали, но и друзей у него не было. У Бена были талант и фантастическая работоспособность, поэтому его ещё и уважали. А спортзал стал его вторым домом.

…Целоваться, как оказалось — это совсем просто. Бен ласкал ртом губы Рей — чуть потрескавшиеся от ветра. Пробовал ее языком, пососал нижнюю губу, словно конфету. Он ни о чем не думал — его вела любовь. Он толкнулся языком в ее рот. Замер от нежности и сразу устыдился, потому что представил, как ее губы обхватят его член. Отстранился.

— Остальное дома, — пообещал. И галантно предложил ей руку.

— Ты словно из старого кино, — Рей прыснула, по-простецки вытирая мокрый рот. — Черно-белый герой-любовник. Рубашка белая, костюм черный, глаза и волосы темные, кожа белая, и мы стоим темным вечером на белой от снега улице!

— Зато шарф у меня красный, — ответно улыбнулся Бен. И поклонился Рей так, словно приглашал ее на танец на балу. А потом сгреб Рей в охапку, и она почти утонула в его пальто, затем понес по улице.

— Ботинки у тебя хлипкие, — проворчал. — Еще раз такие увижу, отшлепаю в прямом эфире.

— Бен, меня наверное уволят, — Рей жизнерадостно улыбалась, словно они все еще погоду обсуждали. — Тема с ЛГБТ-искусством не такая уж хайповая и интересная, про ущемление прав народу больше заходит.

— С завтрашнего дня мы официально ведем передачу вместе, и придется постараться, чтобы она нравилась слушателям так же, как сегодняшняя, — Бен только сейчас вспомнил, что Рей не знает о своем переводе.

— Надо тренироваться, — Рей впервые расслабилась в его руках, а то была как скрученная пружинка.

Через две улицы был старинный особняк ар-деко, где Бен выкупил весь мансардный этаж. Он донес Рей аж до двери. И Рей, что удивительно, молчала и не требовала дать ей топать наверх пешком.

Его квартира представляла собой одно большое помещение под двускатной крышей, поддерживаемой скелетом балок и опорных столбов. Старый, десятки раз циклеванный паркет был почти не виден из-под книг, нотных тетрадей и кофейных-чайных чашек. Рей уронила челюсть, увидев дорогущие костюмы на простом железном рейле, матрас прямо на полу, застеленный черным шелковым бельем, окно от пола до потолка без всяких занавесок и огромный рояль посреди комнаты. Бен огляделся в поисках табурета. И посадил Рей прямо на рояль.

Пока Рей крутила головой, разглядывая его жилище, Бен вспомнил, что забыл свой чемодан в студии. Ну и пусть! Радио существовало уже больше десяти лет, и Рон хвалился, что случаев воровства было всего два. И это при том, что доступ в студию, что скорее напоминала двухэтажный скворечник с нагромождением микроскопических кабинетов, бесчисленных кладовок и пары студий, имелся у без малого шестидесяти человек!