Радио ГаГа (СИ)

— Я всю ночь просидела у этой картины. Представляла, как заговариваю с мужчиной с картины, и что он мне отвечает. Рассказывает о себе. А я его понимаю. Как никто другой понимаю. Что я могу хоть на единое мгновение освободить его от бремени, которое он несёт, и освобождённый он вознесет саму меня… — Рей снова осеклась, мучительно покраснела, украдкой взглянув на Бена.

Похоже, она ожидала смешка или подначки, но Бен смотрел на неё во все глаза. Окружающий мир, радио, даже музыка перестали существовать для него: больше всего на свете он хотел услышать продолжение. Видимо, Рей поняла это без слов, потому что нервно улыбнулась, теребя подол своей пачки, и продолжила:

— В ту ночь я написала моноспектакль, состоявший из реплик только одного участника диалога. Так, словно лишь я могу слышать и видеть своего собеседника. Разговор с невидимым собеседником заканчивался сексом, — Рей осеклась, — моей стороной секса, если можно так сказать. На экзаменационной читке меня завалили. — Она криво ухмыльнулась и пожала плечами. — Назвали пьесу бредом, а мне посоветовали не сублимировать синдром недостатка секса в текст.

Рей задрала подбородок и заморгала часто-часто, пыталась скрыть слезы. Ей было больно вспоминать. Бен вознамерился обнять её, успокоить и даже дернулся в ее сторону, но Рей его остановила. Глянула прямо в глаза и чётко проговорила:

— Я считаю, пришло время прочесть эту пьесу в паре. Что скажешь, Бен? Музыка, кажется подходящая!

Пока Рей объясняла слушателям, что они с Беном сейчас прочтут коротенькую пьесу, а ещё наложат на музыку записанные квир-сообществом звуки плотской любви, секса и нежности, Бен взглянул на часы на стене эфирной. И схватился за голову, едва не сбив наушники. Он перепутал время! Он думал, что в его отсутствие Рей посмела влезть в его расписание! А на деле — он испортил ей программу своим поведением, своим хамством и своим неуемным членом! От стыда Бен ничуть не потерял в возбуждении, но, краснея, все же заправил член под одежду.

А Рей, двигаясь легко, как в танце, подперла дверь эфирной, которую можно было отпереть снаружи стулом и вернулась к нему. Он поднял на нее взгляд. Рей тоже краснела. «Ах да, ее пьеса», — вспомнил Бен, понимая, что сейчас придётся импровизировать. Рей же взглянула на его попытки поправить одежду как-то печально. Словно этого и ожидала. Откашлялась. Первое слово произносила неуверенно, но потом голос ее окреп и зазвенел:

— Что с тобой не так?

— Все так, — ответил Бен. Он недоумевал: странное начало для пьесы. Но с удовольствием прикоснулся к Рей опять. Руками и губами. А поцеловать не посмел.

— Но я же вижу, — ее улыбка стала шире и смелее.

— Зачем тебе, мои печали, дева, знать? — здесь Бен выкрутился.

Цитаты классиков он наготове всегда держал. Однако и не только их. Поэтому он снова задрал ей ткань на плечи. Прильнул лицом к ее груди почти устало. Он к этому стремился — он любил ее. Но сам, дурак, не знал об этом раньше. И чтоб прощения просить, Бен потянул ее к себе.

— А почему б тебе не поделиться? — не отставала Рей. Но подскочила, когда он снова пробрался к ней под юбку.

Бен тряхнул головой, немного придя в себя, когда снова ощутил мягкую округлость ее задницы в своих руках — жестких, чуть шероховатых. Это иллюзия, что у пианистов самые ухоженные на свете руки. Но точно — самые умелые.

Рей удивленно и громко вздохнула прямо в микрофон, когда он поцеловал ее в лоб и усадил к себе на колени спиной. Согнул и развел ее ноги. Решил зачем-то, что поцелует ее в губы, только если получит ответ на свои чертовы чувства. Рей охнула, когда увидела, что они отражаются в полированной металлической панели, как в зеркале, и она там бесстыдно выглядит — без белья, вся раскрытая и трепещущая перед его длинными пальцами. Он прихватил губами и зубами ее шею, погладил самым кончиком пальца ее клитор. Рей встрепенулась.

Бен принялся ласкать ее совсем невесомо, нежно. В противовес тому, как посмел коснулся ее в первый раз, — грубо жестко. Он не мог простить себе этого. Девчонка не знала мужчины, а он ее практически изнасиловал, да еще и в эфире! Бен варился в черном пламени самобичевания, однако знал точно: сейчас Рей хочет — такой влажной она была под его пальцами. Он даст ей разрядку, прочитает с ней чертову пьесу, уволится с радио сам… да сделает все, что она скажет теперь!

— Я зол, раздавлен. Крылья ослабели. Душа моя стремится ввысь, а место ей на дне бездонной смрадной ямы. Довольна? — Бен выговорил медленно, мрачно. То, что он чувствовал, почему-то вылилось в пафосную псевдорифму, и от этого еще гаже на душе стало.

Однако он не ленился. Несмотря на сумрачное настроение, Бен с наслаждением ласкал Рей. Одной рукой пропускал ее влажные складочки между пальцами, другой при этом ритмично прижимал ее к себе, имитируя фрикции. И знал, что создавал сладкую вибрацию в низу ее живота. Рей застонала в голос, развела шире ноги — словно приглашала его. А потом откинула голову ему на плечо.

— Ты сам себе эту судьбу отмерил? — проговорила хрипло.