Радио «Морок»

Это уже паранойя какая-то. Я даже с Лесей не стала обсуждать, чтобы не провоцировать.

Вот, казалось бы, ничего такого не происходит с нами, но постоянное гнетущее ощущение чего-то неправильного, опасного, неприятного. Может, потому что маме плохо? Может, потому что папа неизвестно где со сломанной машиной? Может, потому что полетели все планы на короткий семейный отдых без неожиданностей? Или все это вместе...

Или потому, что тут все очень странное, непонятно странное. Какой-то подвох в этой внешней доброжелательности и одновременно неожиданном, необоснованном отказе в помощи или услуге. Нелогично.

— Инна, Александра, идитя, идитя сюда!

От внезапно раздавшегося скрипучего и одновременно какого-то квакающего, каку дяди Митяя, голоса мы с Лесей синхронно вздрогнули. Только теперь голос был женский.

Отреагировали мы именно на голос, а не на имена, в которых с сильным опозданием опознали исковерканные свои домашние прозвища, какими представились дяденьке Митяю. Мы переглянулись с ухмылочками и только потом, только из-за хорошего воспитания повернулись, наконец, к той, что нас позвала.

— Девочки, а что? А ты Александра, а ты Инна. Идитя сюда, мила-аи!

Перед нами был тот самый забор, за который в прошлый раз ушлепала напавшая на Лесю огромная жаба. Теперь по ту сторону забора, вцепившись узловатыми пальцами со слишком длинными для деревенской жительницы ногтями в доски, стояла какая-то бабка. Очевидно, это был ее участок.

Обыкновенная бабка, ничем не примечательная, если не считать ее ногтей. Я бы даже сказала, когтей. Удивительно длинные, крепкие, с черной каемкой грязи, будто бы ими рылись в земле. Хотя, наверное, она и рылась ими в своем огороде. Вместо грабель. А что, очень удобно.

Леся тоже не могла оторвать взгляд от бабкиных рук. И я даже знаю, что она при этом думала. У нее в голове небось уже тревожная сирена вопила.

— А что вы встали-то? Идите ко мне.

Застиранный серый платок с едва заметными выгоревшими полосками, стеганая жилетка с пятнами жира, мужская клетчатая рубашка с подвернутыми рукавами, серая вытянутая юбка, толстые носки и калоши. Почти как тетка из Сырых Дорог.

А может, это вовсе и не та тетка была, а эта бабка? Могли мы перепутать?

— Идите-ка, давайте, давайте.

Бабка качнулась в сторону калитки, рукой со своими когтищами подзывая нас к себе поближе. Леся инстинктивно сделала шаг, только не к бабке, а назад. Однако позади нее стояла я, поэтому пришлось сестру слегка отпихнуть. Вышло, будто бы я нарочно подталкиваю сопротивляющуюся Лесю к чужой бабке. И той явно понравилось мое поведение. Она расплылась в улыбке, открыв полный почерневших зубов рот. Такое впечатление, что, если бы Леся была чуть поближе к забору, бабка схватила бы ее и подтянула к себе.

От этих мыслей я невольно содрогнулась и поставила, чуть ли не дернув Лесю за руку, рядом с собой. На всякий случай. Да еще и за запястье обхватила, для надежности.

А бабка продолжала:

— Откель приехали-то?

Нас обдало несвежим запахом из старухиного рта. Да ладно, если бы просто несвежим... Гниль какая-то. Надо было с самого начала сделать вид, что мы глухие.

— Из Сырых Дорог.

Я постаралась не выдать голосом неприязни. Разговаривать с этой старухой вообще не хотелось, но вежливость не позволяла молча развернуться и уйти.

Бабка хитро сощурилась и, кажется, едва сдержала смех:

— Так-таки и оттудова?

— Да. И здесь тоже проездом. Недолго.

Мне вообще ничего не хотелось рассказывать постороннему человеку. И такая настырность напрягала.

Хотя понятно, что деревенской жительнице элементарно скучно, и наше появление наверняка целое событие для Жабалакни. Только это любопытство почему-то раньше никак у местных не проявлялось.

— Ага, надолго, надолго! — Бабка закудахтала каким-то булькающе-квакающим смехом. — Ко мне зайдете, так надолго!

Что? Мы с Лесей переглянулись.

— Много детишек ко мне ходило, много. Все сюда ходили. Все-е-е... — Неприятно так протянула, у меня даже холодок по спине пробежал. — И уходить-то никто не хотел. Вот, бабушка, говорят, у тебя бы навек остались. Не хотим к мамке с папкой, хотим с тобой! — И она опять радостно заквакала. — Гляньте-ка, рази не красота? Хотите такую же?

Бабка широко повела рукой себе за спину, при этом не отворачиваясь от нас.

Только сейчас я заметила, что почти весь ее двор уставлен захряпами. Много невысоких чурбачков, на которые натянута детская одежда. У кого-то совсем летняя, а на ком-то — старенькая осенняя куртка. Здесь тоже рукава были чем-то набиты, наверное, соломой, из-за чего казалось, что руки настоящие. Особенно у тех наряжух, у которых вместо кистей ру_к приделаны были перчатки или варежки.

Определенно в полумраке или издалека все эти фигуры смотрелись как самые настоящие дети. Видно, бабке было очень одиноко, вот она себе детский сад и нарядила. Но выглядело это не очень. Отсутствие лиц под платками и шапочками было немного пугающим. Не знаю, как пустое не лицо даже, а просто поверхность может иметь выражение. Но у меня возникла полная уверенность, что эти детские захря- пы напуганы.