Дяденька Митяй вроде бы обрадовался, что мы сменили тему, но, с другой стороны, было совершенно ясно: новый вопрос тоже оказался неподходящим. Но наш хозяин все же ответил, как бы скучая:
— Жабы, да. Живут. Ты, как увидишь, вичкой, вич- кой постегай. И все. Легонько только. И не тронет.
— Вичкой?
— Ну вичкой, прутиком таким гибким, тонким. Отломай да и...
— Надо же! — обрадовалась я. — А я знаю одну девочку, которую зовут Вичкой. Мы в лагере вместе отдыхали. А так она Виктория.
— Стало быть, тоненькая была. — И дяденька хмыкнул, как квакнул.
Была... Почему была-то? Почему он так сказал?
А Леся внезапно опять проявила инициативу, чего ранее за ней не замечалось:
— А что за мальчик здесь у вас ходит?
Дяденька Митяй, уже было успокоившийся, снова напрягся. Мне показалось, что у него даже глаза беспокойно забегали.
— Мальчик? У нас? — переспросил он, хотя и с первого раза отлично расслышал.
— Ага. Взрослый мальчик. Чуть постарше моей сестры.
Я оценила, что Леся не стала упоминать моего имени.
— Так это тол...
Мне показалось, что дяденька проглотил кусок фразы, которую собирался проговорить. Мы с Лесей переглянулись, но дяденька Митяй быстро продолжил:
— Нет, не звал.
Дяденька одобрительно и рассеянно покивал головой.
— Ну ладно, идите к мамке-то.
— Что-то недоговаривает этот староватый дедушка, — прошипела мне Леся.
Сестра сразу раскричалась, отняла у меня палку и зашвырнула куда-то на грядки в лопухи. Там вроде что-то шарахнулось, будто пряталось в густой траве. Я бы еще чем-нибудь туда запульнула, но Леся снова не дала, потащила к маме.
Скучно...
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Мы, толкаясь и в шутку препираясь, ввалились в наш домик, но вовремя вспомнили о маминой мигрени и затихли. Но она не спала, просто лежала, полуприкрыв глаза, какая-то несчастная. И очки сняла. Я сначала хотела рассказать про страшную старуху, но потом посмотрела на мамино бледное лицо, темные круги под глазами и передумала. В конце концов, с нами же ничего такого не случилось. Вот мы здесь, целые и невредимые. А маме будет только лишнее волнение. Расскажем потом, когда отсюда уедем.
Даже Леся, любительница потарахтеть обо всем подряд, молча пристроилась у мамы в ногах.
Тут мой взгляд упал на полку с книгами. Отличненько, есть чем заняться. Посмотрим, какую литературу предпочитают местные жители. Небось тоже классику, как в выборе картин и ковриков.
В пересказе для школьников наверняка. Репродукции книг.
В восторге от собственного остроумия, пусть и мысленного, я стала разглядывать корешки.
Судя по состоянию книг, их сослали в пристройку из-за ветхости. Все они были переплетены в самодельные обложки из картона и даже, кажется, настоящей кожи. На корешках были выведены от руки печатными буквами названия. И никакой художественной классики среди них не было, в моем понимании. Старье, это правда.
Еще дореволюционный алфавит, настоящие чернила. Странный запах, совсем не похожий на привычный бумажный. Наверное, опять сказывалась близость к бане.
Все томики, брошюры и даже тетрадки, толстые и тонкие, стояли на полке очень плотно, так что пришлось приложить усилие, чтобы вытащить одну книжку, не уронив и не порвав другие.
Леся внимательно следила за мной, не задавая вопросов и не комментируя. Я прямо ждала, что сейчас будет лекция про аллергенную книжную пыль, пылевых клещей, ядовитые испарения с пропитанных чужой слюной страниц. Ну как обычно.
Но сестра молчала. Необычно было и то, что Леся промолчала про настырную бабку. Я-то — понятно почему. Но Леся обычно сначала бухтела, а потом спохватывалась. Только, видимо, не сейчас.
А я-то уже приготовилась беситься. Ну ладно... Пожав плечами, я осторожно открыла слегка пыльную книжку на первой попавшейся странице и, с трудом разбирая слова с ятями и лишними твердыми знаками, начала вслух читать. Было очень смешно:
— «Аще верх главы потрепещет, лицо или уши горят, во ухо десное и левое пошумит, длань посвербит, подошвы отерпнут...»
Леся смешливо фыркнула:
— Что за «отрепнут»?
Я перевернула книжку и прочла на корешке:
— Называется «Трепетник».
Мама отчего-то не поддержала наш хохот и даже как будто напряглась.
— Дай-ка мне посмотреть.
Надев очки, она взяла у меня из рук книжку, осторожно полистала, нахмурившись. Поставила, то есть, скорее, впихнула на полку, стала перебирать остальной книжный антиквариат, весь потрепанный, пожелтевший, с завернувшимися от частого использования углами страниц, рассуждая вслух больше сама с собой, чем с нами: