Радио на Маре-Сале

Мне ничего другого не оставалось, как выжидать. Товарищи мои могли стрелять только из двери, открыв ее, и почему-то не решались на вылазку. К дому — бежать я не мог — там были звери. Ближе, в ста метрах, была около мачт и антенны машинная, но и туда я не успел бы добежать незамеченным, а привлекать медведей на себя боялся. С той стороны, где в машинную входят фидера антенны, — большое зеркальное окно; в средине его просверлены два отверстия для проводов; таким образом это окно было изолятором высокого напряжения. Если бы звери разбили это стекло, то, будучи там, конечно погиб бы и я, но уничтожена была бы и самая суть станции — заменить зеркальное окно нам было бы нечем. Зато машинная была соединена телефоном с домом, и я мог бы из машинной, сговориться с товарищами о том, как выйти из беды.

Я был в нерешимости. Время шло. Руки и ноги мои коченели; На сквозной вышке не было никакой защиты от ледяного ветра. Думая, что пробуду на воздухе недолго, и взглянув на термометр (- 20,6Ц), я надел вместо самоедского шлыка обыкновенный малахай и меховую куртку без воротника. Напрасно я закрывал лицо руками — они стыли, дыханием я не мог их отогревать, и в карманах пальцы мои костенели… Звери попрежнему ходили вокруг зданий, и больше всего их внимание привлекал к себе амбар со съестными припасами, но за него не приходилось бояться — это был сруб из бревен с накатом и дверьми из толстых крепких досок. Дома медведи опасались, после того как ранен был один из них. Я не понимал, почему мои товарищи ничего не предпринимают; порой я слышал в доме глухие удары, похожие на выстрелы, но дверь не открывалась. Прошло около трех часов. Мое положение было отчаянное: лицо перестало ломить, оно словно окостенело; рубцы на моем лице — память о тех трудных часах. Я понял, что почему-то я не могу ждать скорой помощи из дома, а пройдет еще час-другой, — я потеряю способность двигаться и погибну. Я решился, — или пан, или пропал, — спуститься и добежать до здания машинной. Спустился на нижнюю площадку, чуть было не сорвался: одеревянелые пальцы едва цеплялись за стремянку; уставил снятую мною лесенку, взял лыжи и встал на снег. Мое появление на снегу сразу привлекло медведей. Я кинулся бежать, а мне наперерез — один из белых неприятелей. Он бежал, казалось, не спеша, в развалку, но быстрей меня. Напрягши все силы, я опередил его, но его пыхтенье слышалось совсем близко позади меня. Я кинул ему бинокль, потом фонарь и шапку — он на мгновенье остановился, чтобы обнюхать эти подарки, и мне, таким образом, удалось опередить его, и когда я захлопнул за собою дверь машинной, зверь почти в тот же миг с разбега тяжело ткнулся о неё всем телом.

Первая мысль моя была спасти руки.

О лице и голове вообще я не думал, хотя вскоре началась нестерпимая ломота над бровями; глаза же смотрели, и — ничего: не удивительно ли, что такой нежный и тонкий орган, как глаз, никогда не обмораживается! Не правда ли, ведь вы никогда не слыхали, чтобы кто-нибудь отморозил себе глаза? В машинной было тепло, что было нехорошо. Я опустил руки в ведро с холодной водой и непрерывно тер их, пока не пропала деревянность, и похвалил себя за то, что жалел больше руки, пряча их в карманы куртки, чем лицо. Видите: и руки мои носят следы обмораживания, но все-таки я спас их. Окостенение прошло, началась ломота. Я обмазал руки машинным маслом, не обращая больше внимания на боль, снял трубку телефона и позвонил.

— Я в машинной. Счастливо. Немного обморожен. Что у вас?

— У нас в кухне два медведя. Одного подстрелили. Другой прячется за печкой. Обстрелять нельзя. Что делать? Подумаем.

СМЕХ В ЭФИРЕ

Те выстрелы, что я слышал на рассвете, были попыткой вылазки, чтобы освободить меня; тогда и был ранен одним из медведей. Звери были голодны, но не истощены, и рьяно пошли в атаку, невзирая на стрельбу. Товарищам моим пришлось поспешно ретироваться; вслед за ними в сени ворвались два матерых медведя; дверь на пружине захлопнулась, и щеколда защелкнулась сама собой. Звери оказались в западне между двумя дверьми. Наружная дверь была прочная и не поддалась натиску, а щеколду приподнять не их разума было дело. Сени были рубленные из бревен, как и все постройки. Вторая дверь внутри дома была слабой: медведи сорвали ее с петель и вломились через переднюю в кухню. Мои друзья, просверлив дверь из столовой в нескольких местам коловоротами, встретили гостей выстрелами. Один из медведей свалился, а второй, может, ранен и теперь лежит за печью в кухне и на выстрелы отвечает грозным ревом.

— Вы, наверное, хотите есть? — спросили меня по телефону.

— Нет еще.

— Мы пообедали по-военному. К ужину вас постараемся освободить.