Радио Судьбы

Что-нибудь в таком духе. Здесь главное — не переборщить. А то ведь можно запугать читателя до такой степени, что все будут обходить аэроклуб стороной. Надо как-то умело балансировать на грани. Ничего, слова придут.

Когда он сядет дома за свой ноутбук (тоже внеочередная и почти незаслуженная льгота от редакции, его-то коллегам приходилось печатать свои материалы на редакционном компьютере, большом и гудящем, как стиральная машина), слова найдутся. Ему бы только не забыть свои ощущения и образы.

Соловьев-второй приземлился очень мягко, собрал купол и быстро пошел к башенке аэроклуба. На аэродроме делать было больше нечего. Он хотел поскорее добраться до дома и закончить статью еще сегодня.

Но едва он подошел к башенке, как острое чутье охотника за «жареными утками» подсказало ему — здесь что-то случилось.

Собственно, и не требовалось обладать никаким чутьем. И так все было видно. На траве лежало тело, накрытое выцветшим брезентом, неподалеку от него сидел какой-то мужик с зеленым лицом. На мужике был комбинезон, а на комбинезоне — остатки завтрака. Глаза у мужика не выражали ничего, кроме тупого страха.

К Володе подскочил Трофимов и попросил — он еще мог сдерживаться, поэтому не кричал, а просил — срочно покинуть аэродром.

— Видите ли, у нас возникла нештатная ситуация… Такое не часто бывает. Несчастный случай. Вероятность — один из миллиона. Но, поверьте, никто не застрахован…

Он говорил округлыми обтекаемыми фразами, никакой информации, просто общее ощущение БЕДЫ. А Соловьеву ужасно хотелось знать подробности, он был как раз из тех, кто с удовольствием рассуждает в доме повешенного о разновидностях веревок, узлов и мыла.

Но Трофимов крепкой рукой приобнял Соловьева за талию и направил к дорожке, ведущей к шоссе.

— В другой раз, ладно? — Он почти извинялся перед этим зеленым мальчишкой и очень злился на себя за это, но другого выхода не было — четвертая власть, будь она неладна. Поди узнай, что там в голове у этого парня. Что он может написать в своей газетенке? — Я вам перезвоню, хорошо? Может, кое-что расскажу, но… Я вас очень прошу — пока никому ни слова. Еще ничего не ясно.

— Да, я понимаю, — кивнул Соловьев, мысленно прикидывая: четыреста пятьдесят рублей — достаточная плата за молчание или нет? В конце концов, вовсе не обязательно писать о ТРАГЕДИИ на аэродроме. Можно ограничиться первоначальным замыслом, но…

Что-то подсказывало ему, что он сильно пожалеет, если хотя бы не попытается узнать, что случилось.

Такие решения принимаются мгновенно. Наверное, хирург, в ходе совершенно безобидной операции наткнувшийся на зловещую опухоль, тоже хватается за нож, скальпель, ланцет… Или за что он там хватается? Ведь не только за голову!

Но хирург не испытывает при этом того радостного возбуждения, которое наполняло Соловьева-второго. Или испытывает? Да черт с ним, с хирургом! Не до него сейчас.

Соловьев дошел — почти добежал — до своей машины и достал из багажника «Никон» с мощным объективом. Вертолет! Вот что показалось ему странным. Вертолет должен был подняться на четыре километра, чтобы сбросить спортсменов, но вместо этого он полетел куда-то в сторону… В сторону чего?

Соловьев попытался прикинуть: что там, за этим лесом? Какой крупный населенный пункт? Калуга? Нет, есть что-то пораньше. Ферзиково? Да, скорее всего Ферзиково. А что могло случиться в Ферзикове? Из лесу вышел батальон снежных людей? Или зеленых монстров-убийц? Или? ЧТО ТАМ ПРОИЗОШЛО?

Удача сама плыла к нему в руки.

Он прыгнул в машину, положил фотоаппарат на пассажирское сиденье, завел двигатель и резко взял с места. Надо спешить. Хороший журналист — тот, кто прибывает на место происшествия первым. Говорят, в Москве есть асы, умудряющиеся приехать раньше милиции и «скорой». Ну, мы, положим, тоже не лаптем щи хлебаем.

Соловьев нашел в белесом прозрачном небе черную точку вертолета и устремился к ней. Выехав на шоссе, он повернул-направо, хотя родной Серпухов был в другой стороне. На секунду ему подумалось, что это может быть опасно. «Ну, конечно, может! Это ДОЛЖНО быть опасно! А иначе как ты продашь тираж? Как ты всучишь ста тысячам человек четыре страницы дешевенькой желтой бумаги по цене дорогой оберточной фольги?»

Он ехал немного быстрее, чем это было разрешено знаками, стоявшими на обочине. После Волковского начались леса, и он на пару минут потерял вертолет из виду. Здесь было полно опасных, «слепых» поворотов, но Соловьев не снимал ногу с педали газа. Это же такая игра! «Кто первый?» Опасная, но — ЧЕРТОВСКИ увлекательная игра!

После Кузьмищева, перед самым поворотом на Тарусу лес расступился, и машина снова оказалась на широком открытом пространстве. Соловьев чуть-чуть притормозил и принялся крутить головой, пытаясь найти в небе вертолет. Странно… Он висел на том же месте. Или — это только так кажется? Ведь последние пару минут он сильно петлял и наверняка потерял ориентацию.