Читаем Радио Свобода как литературный проект. Социокультурный феномен зарубежного радиовещания полностью

Сергей Довлатов, отвечая на вопросы американского ученого Джона Глэда, автора книги-интервью с представителями разных поколений русского литературного зарубежья, говорил: «Я принадлежу именно к третьей волне. Она имеет свои специфические, так сказать, особенности, которые ко мне имеют самое прямое отношение: я не воевал с оружием в руках против советской власти, я добровольно уехал, я явился в ОВИР, и, так как у меня не было никаких израильских документов, вызовов и прочего, я уехал, изъявив такое желание. У меня не было практически никакой надежды вернуться, в отличие от эмигрантов первой волны, которые были почти все уверены, что они возвратятся… У меня таких иллюзий не было: я уезжал на Запад, зная, что не вернусь… В большинстве я общаюсь с эмигрантами третьей волны, с людьми моего возраста и примерно моего склада, хотя у меня есть знакомые среди эмигрантов второй волны и первой волны»[141].

Джин Сосин вспоминает: «В нью-йоркском бюро, где я работал, с 70-го года начался поток новой советской интеллигенции, советских писателей. Конечно, одним из самых знаменитых был Сергей Довлатов. Он был очень талантливый. Я не был его боссом, потому что я решал другие задачи… Но я его хорошо помню. Его очень ценили коллеги… Вспоминаю Людмилу Алексееву. Недавно (в марте 2013 года в Вашингтоне) она сказала: “РС – это наш голос. Это радио выражало все то, о чем мы мечтали”… И конечно, Елена Боннэр. Правда, я никогда так и не познакомился с Сахаровым… Но много раз говорил с Еленой Георгиевной. Она принимала участие в 2004 году в конференции при Гуверовском институте (эта конференция была о вещании Радио Свобода и «Голоса Америки»)… Бродский нас принял очень вежливо в его маленькой квартире в Университете в Мичигане. Когда Глория увидела на его столе много писем из Советского Союза с красными печатями, она предложила ему открыть конверт и посмотреть внутри… Там были проставлены такие маленькие-маленькие номера… Письма читали. А Бродский: “Что вы говорите? Неужели?”. В следующий раз, когда мы приехали, в комнате повсюду, даже на кровати, были разбросаны папиросы и конверты… Он искал. Он был в ужасе, что за ним следят, что все, что он получил из Союза, было прочитано…»[142].

«Эмиграция третьей волны как политическое и культурное явление состоялась, – продолжает Скарлыгина. – Ее представителям удалось немало сделать как в литературе, так и в журналистике, в развитии общественной мысли. О ней все больше писали и говорили, с ней уже нельзя было не считаться»[143]. А в СССР все еще замалчивались десятки славных литературных имен. Все еще не могло быть и речи о публикации в Советском Союзе произведений Бродского или Солженицына.

В этот период сотрудниками станции становятся люди, которые заговорили по радио с современным поколением современным языком. В 1970-х – начале 1980-х годов перед микрофоном РС выступали видные советские диссиденты. Это был цвет интеллигенции: писатели, режиссеры, художники, ученые. Новоприбывшие со своей концепцией советской жизни начали в силу своей компетентности вытеснять тех, кто работал на радио прежде. И вот эта новая концепция, новые каноны, в том числе и в культуре, и в литературе, стали утверждаться на радио[144].

Смена канонов происходила на фоне внутренних конфликтов на радио. До начала 1970-х годов проблемы канона не возникало, поскольку в него могло быть включено любое литературное произведение, запрещенное в СССР. Всем эмигрантам у микрофона казалось, что этих произведений хватит до скончания века. В этот период на радио работала вторая волна эмиграции (эмигранты военных лет) и несколько человек из первой волны (Георгий Адамович, Владимир Варшавский, Владимир Вейдле, Гайто Газданов). Причиной одного из конфликтов стало желание второго поколения эмигрантов, для которых литература была немыслима вне реалистических рамок, расширять великорусскую тематику. Писатели второй волны эмиграции считали, что писатели третьей волны «плодят русофобию своим модернизмом», говорили, что передачи надо делать не для советского, а для русского слушателя. Но жанр радиопередач эмигрантов второй волны был достаточно примитивен: они подавали литературу через биографию писателя и обширные цитаты патриотической тематики[145].

Перейти на страницу:

Похожие книги

Мифы и предания славян
Мифы и предания славян

Славяне чтили богов жизни и смерти, плодородия и небесных светил, огня, неба и войны; они верили, что духи живут повсюду, и приносили им кровавые и бескровные жертвы.К сожалению, славянская мифология зародилась в те времена, когда письменности еще не было, и никогда не была записана. Но кое-что удается восстановить по древним свидетельствам, устному народному творчеству, обрядам и народным верованиям.Славянская мифология всеобъемлюща – это не религия или эпос, это образ жизни. Она находит воплощение даже в быту – будь то обряды, ритуалы, культы или земледельческий календарь. Даже сейчас верования наших предков продолжают жить в образах, символике, ритуалах и в самом языке.Для широкого круга читателей.

Владислав Владимирович Артемов

Культурология / История / Религия, религиозная литература / Языкознание / Образование и наука
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука